Князь-епископ дела решать предпочитал за обеденным столом, считая, что человек хорошо накормленный и выпивший вина, всегда будет более склонен согласиться на предложения и увещевания, нежели голодный и оттого злой.

Однако как только в просторный зал, где князь-епископ решил устроить небольшой пир по случаю визита курфюрста, вошёл сам виновник торжества вместе с генералом Оттенгартеном и графом Вальдеком, правитель Вармии понял, с этими договориться не выйдет. Либо воевать, либо соглашаться на все их предложения. А в том, что предложения гостей его не устроят, князь-епископ ничуть не сомневался.

Началось всё, правда, довольно пристойно. Курфюрст, хотя и был лютеранином, однако никакого презрения, свойственного протестантам по отношению к католическому духовенству, выказывать не стал. Но и за благословением не обратился, как и сопровождавшие его военные. Он широким шагом прошёл за стол, сел на назначенное ему место по правую руку от хозяина. Но стоило только князю-епископу подняться из своего кресла, чтобы провозгласить первый тост, как курфюрст остановил его нетерпеливым жестом.

— Я не стану пить здравицу королю польскому, — решительно заявил он, — потому что более не признаю его своим сюзереном. Он потерял всякое право так именоваться с тех пор, как отрёкся от Литвы в своём манифесте, объявив те земли Новой Польшей, по образу Великой и Малой Польши. Я не желаю, чтобы Пруссия и Бранденбург в будущем обратились в ещё какую-нибудь Польшу, и, уверен, та же судьба ждёт и Королевскую Пруссию.

О манифесте князь-епископ знал и не одобрял его, однако мог делать это только молча, потому что, хотя он и был сенатором, однако голос его в сенате Речи Посполитой весил не слишком много. К тому же часть его земель уже находилась под властью воеводы мальброкского, что не добавляло князю-епископу политического веса.

— Тогда с чем вы прибыли в Лидзбарк, сын мой? — спросил у курфюрста князь-епископ, садясь на своё место и понимая, что пир уже идёт не по плану.

— Чтобы провести с вами переговоры, ваше превосходительство. — Иоганн Сигизмунд намеренно обратился к князю-епископу самым нейтральным титулованием, подчёркивая, что говорит сейчас с князем мирским, равным себе, но никак не с духовным лицом, ведь как лютеранин он католического священства не признавал. — У меня уже составлен договор о семи пунктах, однако в ходе переговоров мы можем что-то убрать или как-то расширить его.

— Переговоры проводить лучше на сытый желудок, сын мой, — решил настоять на своём князь-епископ, — а потому прошу вас отдать должное моей кухне и вину.

Курфюрст не стал спорить, после лагерной стряпни, которую готовили на костре, хотя и довольно сносно, он рад был отведать нормальной пищи, приготовленной на кухне и по всем правилам кулинарного искусства. И уж князь-епископ тут в грязь лицом не ударил: его повара расстарались для дорогого гостя, да и вина из Италии он для курфюрста не пожалел. И всё же сильно добрее после пира тот не стал, да и на решительности его намерений выпитое итальянское никак не сказалось.

— Первый же пункт вашего договора совершенно неприемлем, — заявил князь-епископ, когда после пира они собрались в кабинете, чтобы провести-таки переговоры. Откладывать их в долгий ящик курфюрст явно не собирался и без результата покидать Лидзбарк-Хайльберг не хотел. — Это же прямая измена его величеству королю Речи Посполитой.

— Вы ещё не поняли, нет больше никакой Речи Посполитой, — едва удержался от того, чтобы повысить голос на собеседника, курфюрст. Пускай он и другой веры, сана католического епископа не признаёт, однако и кричать на него вряд ли будет хорошей идеей. — Король Сигизмунд сам уничтожил её своими манифестами против Литвы. Вы ведь знакомы с ними, не так ли?

Конечно же, князь-епископ был знаком с текстом манифестов, ведь их оглашали в церквях Вармии, и это никак не могло пройти мимо него.

— А вы понимаете, как далеко в этом может зайти король Польский? — продолжил давить курфюрст. — Сегодня Литва, а кто завтра? Варминское епископство пользуется определёнными льготами и преференциями, полученными двести лет назад. Но ведь тогда Литва была отдельным государством в личной унии с польскими королями, а после был Люблинский сейм, закрепивший унию, и не прошло и полсотни лет, как Литвы уже нет, а вместо неё Новая Польша. Закончились её привилегии, и без того сильно урезанные после Люблина. А что будет дальше? Кто следующий? Пока ваше епископство ещё Королевская Пруссия, но быть может не при вашей власти, так при вашем преемнике, она вполне может стать ещё одной Польшей. А земли Варминского епископства поделят на староства и раздадут польской шляхте.

— Литва восстала и за то несёт справедливую кару, — возразил, правда, без прежнего запала епископ.

— Пока никакой кары она не несёт, — разумно заметил курфюрст. — Одно вторжение уже отбито с великими для коронной армии потерями, а второму недавно избранный великий князь Литовский уже готовит хорошенькую взбучку прямо под Белостоком.

— Господь ещё покарает литовских магнатов за их гордыню, — провозгласил, будто с амвона, князь-епископ. — И отдельно за то, что они поставили над собой московитского князя.

— Король Сигизмунд сам активно лез на московский престол, даже сына своего не пустил, когда его звали, — напомнил курфюрст, — а теперь получает закономерный ответ на собственную гордыню. Не стоило ему лезть на Москву: даже разобщённая она сильнее нас. Примером тому Смоленск, который осаждали больше года и пришлось убираться несолоно хлебавши, да Плесков, — он назвал Псков на немецкий манер, — который не смог взять великий Баторий, хотя и объявил тот мир с безумным русским царём своей победой. Такой победы и сам Пирр был постыдился.

— Однако договор ваш станет приговором, если вы не сумеете защитить себя, — рассудительно заявил князь-епископ, — и мне — тоже, коли приму хотя бы один из его пунктов. Ведь все они по сути своей ничто иное, как мятеж и измена.

— Потому я и подошёл к городу, — называть Хайльберг Лидзбарком курфюрст не хотел, тем более, что говорили они с епископом на латыни, ибо первый не знал польского, а второй — немецкого, и выговорить славянское название города было для курфюрста настоящей пыткой, — со всем своим войском и встал под ним лагерем. Если мне не удастся защитить свои достижения, вы всегда можете заявить, будто я принудил вас подписать договор силой, позабыв о дружеских отношениях, связывающих нас.

Князь-епископ был достаточно умён, чтобы понять истинный смысл слов курфюрста. Несмотря на действительно вполне дружеские отношения между ними, которым ничуть не мешали вопросы веры, которых они просто никогда не касались, курфюрст был достаточно силён, чтобы захватить Вармию,