Мишель де Костеллан готовился к этой войне и анализировал все те действия, которые русские проводили в Крыму. И пришёл к неутешительному для себя выводу, что подданные русской короны научились использовать дисциплину и тактику европейских армий, сочетания её с византийским коварством и русской находчивостью.

И главным человеком, который всё это претворял в жизнь, был тот, который сейчас и противостоит французскому подполковнику. Именно ему, так как Кастеллан не считал своего турецкого коллегу хоть сколь-нибудь грамотным военным.

— Бах! Бах! Бах! — раздавались всё новые и новые выстрелы и взрывы.

Стена Очакова продолжала разрушаться.

— У нас не так много боеприпасов и пороха, чтобы их тратить без пользы, — выкрикнул турецкий военачальник, повернулся и нашёл взглядом одного из своих заместителей. — Чорбаджи Мелик, видишь ли ты хоть одного русского на стенах Очакова?

Чорбаджи, что соответствовало званию полковника, тут же подобрался и подтвердил, что никаких русских на стенах города нет.

— Приказываю занять крепость! Сперва вы идёте одним алга, полком, а если получится беспрепятственно пройти ворота, тут же посылайте и других, — приказывал Ахмед-паша. — Но смотрите… Сперва подготовьте воинов, потом занимайте все улицы, выходите на восточные ворота.

Французский подполковник подумал и всё-таки согласился с мнением турецкого коллеги. По крайней мере, командующий армией не делал скоропалительных выводов и вёл себя достаточно осторожно. Да, рискует всего лишь одним полком, но если этот полк удачно проходит оборонительное сооружение крепости, то, конечно же, нужно посылать в город как можно больше людей.

— И всё же я не понимаю: неужели русские так поглупели, — всё-таки Кастеллан не удержался и высказал своё сомнение.

Вот только оно было точно лишним. Ахмед Паша уже верил в свою звезду и в то, что это Аллах помогает правоверным так удачно начинать священную войну против русских.

Может русское командование решило сдать крепость, а потом что-то делать ещё, вероятнее всего просто собраться и уйти за Перекоп? И просто ждать подкреплений? Или силы, которые привёл генерал-лейтенант Норов, сильно переоценены, как и он сам.

Ахмед Паша, кроме всего прочего, стремился первым из турецких военачальников заполучить победу. Сейчас вся Блистательная Порта, весь правоверный народ Османской империи взирал на своих воинов. При жизни нынешних османов ещё не было такого народного единения, когда забывались многие распри, социальные проблемы, и лишь только одно было важным — наказать русских за их вероломство.

Казалось, что даже подчиненные народы искренне желали победы туркам. Вот это было заблуждением, основанном на том, что те же сербы, хорваты, болгары могут в глаза говорить о величии турок и обязательной их победе, а в это же время мысленно проклинать.

Во всех мечетях, во всех мусульманских общинах в Константинополе и других крупных городах империи только об Священной войне и говорили. И войско собиралось необычайно большое и сильное, все были уверены, что победа ждёт турок. На великолепно сработали муллы, все мусульманское священство.

Так что тот, кто первым нанесёт русским поражение, — о нем будут вспоминать, тот имеет все шансы построить великую политическую карьеру. Так что Ахмед Паша больше и не хотел слушать, что русские задумали что-то не то. Ему нужен Очаков, а потом и Перекоп.

Полковник Мелик лично повёл первый пехотный полк, выстроенный полностью по лекалам французской армии. И эти солдаты беспрепятственно вошли в один из проломов крепости.

Чорбаджи Мелик первым зашёл на те камни, которые ранее были участком стены Очакова. Взошёл — и никто его не поразил, никто на него не накинулся со штыком. Лишь только чорбаджи пафосно взмахнул рукой и призвал воинов стремиться в крепость.

Минута, вторая, пять минут — и весь полк был уже на территории Очакова. Если бы был бой на стенах и артиллерийская дуэль, то подобное уже можно было бы считать за взятие города. Ещё оставалась единственная работа — зачистка. Но кто же может предполагать, что при зачистке нападающие могут проиграть обороняющимся?

— Всем вперёд! — ещё немного поразмышляв, посмотрев на француза, который растерялся, скомандовал Ахмед-паша.

Скоро не менее пятнадцати тысяч турецких воинов скопились у пролома стены, ещё часть стояла и ждала своей очереди, чтобы зайти через главные ворота крепости. И никто не стрелял, ничего не происходило…

Кашин сидел на крыше одного из домов почти что на самой западной окраине Очакова, но в метрах двухстах от пространства под стенами. Он смотрел в зрительную трубу, как турецкие солдаты ломятся внутрь города. Как офицерам приходится тратить немало усилий, чтобы солдаты, как те тараканы, не расползлись по всему городу.

Турки заходили внутрь периметра крепости и тут же выстраивались в боевые порядки. Они становились «коробочками» в ряд по шесть-семь человек — большее число не пройдет по узким улочкам Очакова.

— Господин поручик, прикажете начинать? — нетерпеливо спрашивал Семён.

— Обожди, Сёмка, пущай ещё поболе зайдут сюда, — отвечал Иван Кашин.

Семён не ответил, хотя имел собственное мнение и считал, что и без того много турок зашло в город, и теперь как бы не вышло так, что они всё-таки подавят любое сопротивление. Тем более, что не бездумно бегут в центр города, выстраиваются в колонны, в плотные линии, которые могут давать залпы.

— Через минуту — по твоему усмотрению, — сказал Иван Кашин Семёну. — Гляди, чтобы побольше турок ты отправил к чертям.

Обрадованный Семён тут же побежал на свою позицию, которая находилась еще ближе к выстраивающимся врагам.

Пробегая между баррикадами Очакова, участками обороны, которые еще не выявлены турками, подрывник-диверсант уже опытным взглядом замечал тех воинов, которые замерли в преддверии большой битвы.

— Пиндос! — то и дело выкрикивал единый на сегодня пароль командир диверсионной группы.

Это так, чтобы напряжённые бойцы вдруг не выстрелили в бегущего человека.

— Пиндос! — снова кричал подрывник, отмечая, что словно какое-то… Словно бы нехорошее, оскорбительное, но генерал-лейтенанту Норову виднее.

Больше минуты понадобилось Семёну для того, чтобы добежать до места, к которому вели пропитанные смолой и присыпанные порохом верёвки. Он ещё раз