Как и предполагалось, в большинстве своём они скопились возле стен.

— Поджигай все сразу! — решительно скомандовал Семён.

Тут же все верёвки стали шипеть, искриться. И эти звуки стремительно удалялись со стороны небольшого склада, где расположился Семён со своим отрядом, в направлении скоплений турецких войск. А было их уже на территории города не менее шести тысяч, а другие продолжали заходить в крепость.

— Все рты открыли, закрыли уши руками! — скомандовал Семён и показал пяти своим бойцам пример, что именно нужно делать.

Сразу пятьдесят зарядов находились примерно в ста шагах от крепостной стены. И правильно рассчитали, потому как именно сюда подходили турецкие солдаты, которые выстраивались в колонны. И несколько таких колонн уже выдвинулись вперёд.

— Ба-бах-бах-бах! — неимоверно громко разрывались фугасные заряды.

Железные шарики, которыми были набиты бочки с порохом, разлетались во все стороны. Примерно половина взрывов пришлась именно в том месте, где было скопление врага.

Семён рассчитывал, что он с удовольствием будет наблюдать за тем, как турки корчатся и умирают, но понял, что это зрелище даже не для него, который уже видел немало кровавых картин. Многие человеческие конечности взлетали в воздух, людей поднимало и ударяло о выложенную у стен брусчатку. Иных поражали стальные шарики, прошивая насквозь тела. Кровь, кишки, оторванные конечности, другие субстанции, которые были в людях, — всё это расплывалось между камушками, аккуратно выложенными у стены Очакова.

Вони пока не было, ветер уносил запахи, как и часть криков ужаса, боли, на Запад. Словно бы турецкое командование послала живых людей, а природа возвращает им только лишь неприятные запахи порохового дыма, запеченной крови, откровенную вонь дерьма.

— Уходим, мы своё дело сделали, — скомандовал Семён, сдерживая рвотные позывы.

Один из его солдат начал блевать.

— Вперед! На бегу это делай, а то сам превратишься в котлету, — кричал Семен, таща за шиворот солдата.

Пользуясь полной неразберихой, сплошным туманом, разведчики, ставшие ещё и подрывниками, практически не скрываясь, выбежали из дома и направились в восточное окончание крепости.

— Бах-бах-бах-бах! — открыли стрельбу штуцерники.

Дым еще не рассеялся, но силуэты турок можно было рассмотреть. А иные, помешавшись, бежали в сторону уже не прячущихся русских стрелков. Пробежать много не получалось, пули заждавшихся боя стрелков останавливали беглецов.

А в Очаков продолжали входить свежие турецкие силы. Даже янычары, завидев тот ужас, который остался после пяти десятков взрывов, начинали терять свой боевой запал, посматривали себе за спину, неосознанно предполагая путь к бегству.

Я должен был принять решение и принял его. Мы пока ничего не делали. Кто-то может посчитать, что это легко, бездействовать. Но, нет. Сейчас я уверен, что это самое сложное в работе командующего.

— Ждём! — последовал от меня приказ, который уже наверняка осточертел всем моим подчинённым.

Я не смотрел на их лица, не собирался выявлять психологическое состояние офицеров. Мне бы со своим разобраться. Но очевидно, что нужно ждать.

Я знал, что городские бои ни на один час задержат турок. И что они не прекратятся даже после прозвучавших взрывов, в которых, как я рассчитывал, погибнут, либо получат ранение не менее чем тысяча врагов. Напротив, турки хлынут еще большим потоком в Очаков, застрянут там, многие найдут свою смерть в городе. К такому бою враг не готов, точно.

И только если прямо сейчас наше войско начнёт успешно выдвигаться из лагеря, для чего уже всё готово, турки могут изменить решение заходить ли в город. Да, врага это всё равно больше, чем всё наше войско. Но мы работаем над тем, чтобы нивелировать численное превосходство турок.

— Турки ринулись в город! — сообщил офицер связи, но я и сам это видел.

— Старшина Алкалин, как я ранее говорил, по дуге обходите, и ударьте по арьергарду противника! Задача: посеять смятение в ряды противника, раздергать его силы, увлечь за собой кавалерию. При опасности прямого столкновения, уходить в лагерь. — отдал я первый приказ, и тут же последовал следующий: — Теперь, господа, хватит нам ждать, да поможет нам Бог. Мы наносим свой удар.

Тут же все зашевелились, застучали барабаны, зазвучали трубы, разгладились лица ждущих решительных действий офицеров. Войска, пребывавшие в нетерпении и уже построенные, стали по-батальонно выдвигаться вперёд.

Шли бойко, порой казалось, что переходили на бег. Но мои войска умели передвигаться быстро, этому мы особо обучались. Тем более, что местность вполне располагала. Ни ухабов, ни сколь-либо серьёзных холмов, и уж тем более лесов, здесь не было, поэтому солдаты шли, и строй не нарушался.

— Бах-бах-бах! — одна из колонн турок, которая уже продвинулась к центру города, была остановлена баррикадами.

Мало того, что были нагромождения мебели, телег, так и колючая проволока сильно затрудняла движение вражеских воинов.

Нет, скорее всего, турки были остановлены людьми, русскими людьми. Смело решившими дать бой в городских застройках. Подобные сражения не были приняты в этом времени, считались самыми кровавыми и непредсказуемыми.

По колонне, которая длинным червём растянулась по всей улице, стреляли с крыш, солдаты кидали в турок камни, разряжали свои винтовки лучшие стрелки русской армии. Другие отстреливались из пистолетов, укрываясь за баррикадами.

— Ба-бах! Ба-бах! — в толпе растерявшихся турок раздавались взрывы гранат.

Турки кричали, первые ряды хотели было отступить, или откровенно удрать. Вот только входящие на узкую дорогу другие турецкие части подпирали и словно бы выталкивали вперед соплеменников, уже осознавших, что легкой прогулки по Очакову не будет.

Османы имели возможность оказать серьёзное сопротивление, они бы могли идти вперёд и ценой десятков жизней прорвать заграждение, вырваться на небольшую площадь в центре города. Но неразбериха, отсутствие командования, а стрелки, прежде всего, выбивали офицеров — всё это не позволяло туркам действовать эффективно. Они превращались в затравленных зверей, которые нещадно уничтожались.

— Бабах! — первая демидовская картечница, стоящая по центру баррикады, пустила смертоносные стальные шарики в сторону турок.

Три-четыре тела прошивал один шарик. Скученность противника позволяла наносить такой урон, который был бы немыслим, если бы пушки стреляли в полевом сражении. Убитых и тяжело раненых турок было столько,