— Всем ли понятно, где чьё место? — спросил я.

Кто смолчал, а кто кивнул, вот и весь ответ.

— Что скажешь, боярин? — обратился я к Ромодановскому. — Ты, яко мудрый воевода, подскажешь чего?

Умные люди от дельных советов не бегают. Я действительно искал ошибки и прорехи в своём плане обороны Кремля. И считал, что если многоопытный Ромодановский увидит какую-то оплошность, то лучше пусть её произнесёт, так сказать, мокнёт меня носом. Зато вовремя недочёты все исправим.

Ведь я человек, конечно, опытный. Вопрос только, какой это опыт. Можно даже сказать, что я оборонял крепости или что-то похожее на них. Но в моём распоряжении были крупнокалиберные пулемёты, миномёты, снайперы и автоматы с оптикой. Были там дроны, которые показывали все передвижения противника. Это, конечно, другая специфика, немного имеющая общества с современностью.

— Твои быстрые сотни — зело мудрёно… — после долгой паузы неспешно стал говорить Ромодановский, расчёсывая пальцами свою бороду. — Токмо вылазка — зело опасное дело. В ином же и не скажу ничего дурного али сомнительного. Но я буду стоять недалече. И коли что не так… То мне брать под свою руку всех стрельцов.

После этих слов я даже удостоил Ромодановского поклоном. Я-то подозревал, что он захочет критиковать меня. Причём, если на «экзамене» я не страшился почти никаких вопросов, то здесь, где присутствует государь, всё-таки есть мне разница, что выслушивать, критики опасался больше всего.

Ведь учитель для своего ученика должен быть авторитетом непререкаемым. И подобная, пусть скупо выраженная, похвала от Ромодановского многого стоит.

Впрочем, я для него тоже уже сделал немало. Как минимум, Григорий Григорьевич меня поблагодарил за то, что я стал виновником примирения его с двоюродным братом. Они нашли общий язык и поделили спорные земли. Ну а я, стало быть, спас нынче горячо любимого родственника. И по всем здешним понятиям Ромодановские мне должны.

Признаться, я бы не отказался и от небольшой доли того, что они там делили со своим братом. Правильно говорят, что аппетит приходит во время еды. И той почти тысячи рублей, огромнейших денег, которые мне достались в качестве доли за разграбленные, ну или спасённые усадьбы, уже и мало кажется…

— Проверим, яко все выучили знаки! — сказал я, подходя в угол комнаты, где лежали флаги.

— Красный! — сказал я, беря в руки красный флаг.

Указал рукой на сотника Алексея Матвеевича, командира боевого отряда Юрия Ивановича Ромодановского. Ему в подчинение я добавил ещё сотню боевых людей, не состоящих в стрелецких полках, но прибывших на помощь Кремлю.

— Зело трудно дело, потребна подмога, — верно ответил Алексей Дробатый.

Был ещё зелёный флаг — это обозначение, что участок не подвергается опасности. Жёлтый флаг означал, что противник намеревается атаковать данный участок стены. Были и другие цвета.

Найдя подзорную трубу, я намеревался находиться на Спасских воротах и оттуда командовать боем. Но с этим современным с оптическим прибором было бы не понять, что происходит на том или другом участке обороны. Ну, а с флагами более-менее всё ясно.

Флаги были все-то тряпицами. И не было ни времени, ни рациональной причины, чтобы что-то написать на материи, или же придать тряпицам правильные формы. Вот только царица, по всему видать, и не только она, лишиться одного-двух платьев. С кремлевских запасов тканей брали тряпицы.

Или бояре трусы цветные носят? И я лишил Матвеева трусов? Тьфу!

— Сотник Волкович, — обратился я к одному из командиров группы быстрого реагирования. — Какая цифра твоя?

— Другая! — ответил сотник.

Меня больше устроил бы ответ: «два». Но главное, что тот запомнил.

Всего было четыре группы быстрого реагирования, по сотне пеших бойцов и сотни стремянных, или чуть больше, в каждом оперативном резерве. И располагались эти группы, которые Ромодановский назвал почему-то «быстрыми сотнями», на стыке участков обороны. Они должны были усиливать либо же сменять обороняющихся при необходимости.

Я посчитал, что выставить всех на стены — это нецелесообразно и, возможно, даже будет больше мешать, чем помогать в деле обороны.

— Ваше Величество, — обратился я теперь к Петру Алексеевичу. — Будут ли у вас замечания?

Юный царь, с одной стороны, вспыхнул и возрадовался, что у него спрашивают о серьёзных делах, но, между тем, и растерялся. Что мне не понравилось, так это то, что он стал смотреть в сторону Ромодановского, ища у того ответа.

Понятно, что царь молод ещё, пока не избавился от привычки к опеке над собой. Ну ничего, будем это исправлять.

— А где я буду стоять и командовать войском? — озадачил меня вопросом государь.

— То у матушки своей спросите, Ваше Величество! — сказал я.

Нехорошо, конечно же, перекладывать со здоровой головы на больную проблему желания царя участвовать в военных делах. Однако, если здесь Пётр Алексеевич ещё к месту, пускай наблюдает, как принимаются решения, то допускать его к сражению никак пока нельзя.

А если шальная пуля прилетит? Да и юный государь станет мешать мне принимать решения. Задавать вопросы, из-за которых я упущу момент или, того хуже, засомневаюсь. И то, и другое в бою смерти подобно.

Однако первый контакт с Петром Алексеевичем у меня состоялся. И обучение царя началось. Не камерное, не с принуждением, а с тем, что действительно нравится ребёнку. Государь был причастен к большому делу. Он слушал, что говорили военные, он смотрел на меня и видел, что я лидер.

Ещё бы побольше придумать методик и различных игр, чтобы обучение вроде бы и скучным наукам проходило интересно и задорно.

— Ваше Величество, прошу пройти на урок, — сказал я царю, когда все частности Военного Совета были обсуждены.

Ребёнок насупился, нахмурил брови. Однако государь ничего не высказал в присутствии многих. Посмотрел на князя Ромодановского. Тот пожал плечами, мол, нужно.

Пётр Алексеевич быстрым решительным шагом направился из штабной комнаты. Сейчас его вид и поведение оказались даже где-то комичными. Но я как представил, что что-то подобное изобразит уже взрослый человек… Брр…

— Если враг решится идти на приступ, я буду в царских палатах, — предупредил я командиров.

А это было уже адресовано всем командирам. Пусть видят, что моя власть реальная. Что самого царя учить иду. Уверен, что если кто и будет сомневаться, колебаться, чью сторону принять, вспомнит этот эпизод.

Выходя из комнаты, ещё раз посмотрел в сторону Ивана Алексеевича. Он продолжал стоять у карты и поразительно чётко словно вычерчивал линии. Ровно, словно под линейку проводил перпендикулярные кремлёвской стене линии. Мне кажется, или у этого парня есть склонность к рисованию?

Я приметил,