Во время прогулки по проспекту Революции, осматривая достопримечательности, Сергей бросил взгляд на прохожего. Он сразу же показался ему знакомым. Литвинов резко выбросил руку, остановив Максима, еще даже не веря своим глазам.

— Адик, ты? Какими судьбами тут?

— Здорово. Та вот так.

Сергей не увидел особой радости на лице старого знакомца.

— Как ты?

— Нормально все. Что тут скажешь.

— Как ты оказался в Воронеже? Ты же в нацгвардии вроде был или батальоне каком-то.

— Ну и? — немного агрессивно отозвался тот. — Теперь здесь.

— В гости, что ли, к кому-то приехал? — Сергей искренне хотел узнать, как сложилась судьба товарища. Но тот на контакт идти не хотел.

— Работаю я тут. На стройке, — сухо констатировал Максим. И, пытаясь скрыть презрение, добавил: — А ты все журналистом трудишься?

— Ага.

Энтузиазм окончательно угас и у Литвинова.

— Ну понятно, — холодно и безразлично ответил Адик.

Сергей, человек по натуре неконфликтный, все же решился, осознавая, что разговора уже не получится, задать вопрос, который так коробит украинских патриотов, находящихся на заработках в России:

— Так а что ж ты сюда приехал? Ты же верил во всю эту дурь про Бандеру и великую Украину.

— Я и сейчас верю, — сквозь зубы ответил Адик.

Смятение

Записки о войне и жизни

Мир — это война за тихое место рядом с тобой.

Иван Демьян

1

Автобус долго выезжал из города, то и дело застревая в вечерних пробках. Не меньше часа прошло, пока мы выбрались на федеральную трассу, ведущую на юг. Я ехал домой — на Донбасс, к родителям и друзьям. Сейчас моя поддержка была им необходима как никогда. Уже вовсю шла спецоперация. Я набрал полные сумки всякого-разного, сейчас в прессе это называют гуманитарным грузом.

Но была и другая причина моего отъезда…

Ехать предстояло всю ночь. Выспаться, конечно, не получится. Под утро я приеду помятый и вымотанный дорогой. Но я пытался. Закрывал глаза, слушал размеренный шум дороги, облокачивался головой о переднее кресло. Постепенно переходил в мир снов, пока очередная кочка или резкий поворот снова не возвращали меня в мир реальный. Через время веки тяжелели, и я опять пытался задремать…

Снился синий «Опель». Опять этот кошмар… Он повторялся несколько раз в год в разных вариантах. И так уже почти десять лет. В машине мои товарищи, знакомые, мы куда-то едем… Появляется чувство тревоги, какой-то скрытой угрозы, она заполняет собой все пространство…

Открываю глаза. Сон пропал. Я зевнул и уставился в окно. Герой одного из моих любимых фильмов говорил своей женщине о кошмарах: «Плохая привычка лежать с закрытыми глазами. Так и попадаешься». Сколько нужно лет, чтобы они перестали сниться? Или это навсегда?

В автобусе были в основном женщины, дети и пожилые мужчины. Из молодых ехали только я и парень в полевой форме, военный. Без российской прописки на Донбасс ехать было нельзя — назад бы не выпустили, мобилизовали и отправили на фронт, где сейчас шли ожесточенные бои, каких не было со времен Великой Отечественной войны.

Во время одной из остановок военный вышел покурить. Он хромал — правая нога не сгибалась.

— Ранение получил под Мариуполем. Заняли одно село на подступах к городу. По нам откуда-то шарахнули. Меня волной отбросило, я вставать — а ноги не держат, как заболит… Смотрю, все штаны в крови… Осколок застрял. Ну, в госпиталь, потом в Россию на операцию переправили.

Он сделал глубокую затяжку.

— Опять на фронт поеду, хоть и хромаю. Все равно. Может, пригожусь.

— Долго воюешь?

— Такое ощущение, что всю жизнь. Я уже и не помню, как это — не воевать.

Но я ехал не на фронт. Я ехал домой, к родным и близким. Ехал, оставив за спиной любимую женщину. Вернее, двух женщин. Ох, история, такая же старая, как мир.

2

А у меня ведь было предчувствие, что, если поженимся, может произойти что-то нехорошее. Ну не люблю я перемены, боюсь их и ненавижу. И опасения мои оправдались. За долгие годы появилась другая. И я испытал то чувство, которое приходит ко всем в восемнадцать лет. Вот говорят, сердцу не прикажешь… А я приказывал, управлял — и, казалось, подчинил его. Я контролировал его, так мне думалось. Но… появилась она. Она всегда появляется. Рано или поздно. Как испытание или награда.

Однако в конце лета ее еще не было. Только непонятная тревожность из-за перемены семейного положения. Гражданский брак — женаты.

— Ну что, Сережка, когда оформим отношения? — нечасто, но настойчиво спрашивала Аня.

— Да как тебе сказать. Я не очень… но если ты… тебе надо, давай, конечно.

Она вскидывала бровь и высокомерно отвечала:

— Мне ничего не надо. Я самодостаточная женщина… Просто живем — как не пойми кто…

— Не обижайся. Я не против. Но и не за. Короче, если хочешь, давай. Если это сделает тебя немного счастливей…

— Вот именно, что немного, — задирала она подбородок и уходила на кухню.

Да, конечно, Аня права. Во всем права. Я не хотел жениться не из-за того, что считал, мол, какого она мужчинку отхватит завидного. Нет. Все дело в этих переменах, которых я очень боялся. Вот поженимся, а вдруг сразу после этого поссоримся и разлюбим друг друга? Вдруг у нее или у меня появится кто-то… разойтись будет значительно сложней. И не из-за чувств, а из-за документов. Может, все дело в том, что я привык жить одним днем уже много-много лет? А вместе со мной и Аня.

Я приходил на кухню, наводил себе холодный чай, выходил на балкон и, глядя на вечерние волны водохранилища, говорил:

— Ну, давай подадим документы. Я не силен во всем этом. Ты хочешь прямо пышную свадьбу?

— Да какая с тебя пышная свадьба… Я устала, что все одноклассницы и подруги повыскакивали замуж, а я вроде как не при делах. Ни кольца тебе, ни мужа. Многие уже во второй раз замуж выходят. А я недоделанная какая-то, выходит?

— Перестань… Ты самая лучшая. Ты же знаешь… Если для тебя это такой дискомфорт, то давай поженимся.

— Ну, после почти десяти лет встречаний давай уж поженимся, — кривлялась Аня.

Я не хотел, чтобы из-за меня она чувствовала себя неполноценной.

Документы были поданы, роспись была назначена на предпоследний день лета. Все прошло быстро и сдержанно. Волнение появилось, когда я надевал кольцо