Иногда действительно возникает необходимость перенять то или иное иностранное слово, однако в этом случае нам следует англизировать его произношение, как это практиковалось раньше. Если, например, так уж требуется заимствовать слово café (хотя на протяжении последних двухсот лет нам вроде бы удавалось достаточно хорошо ладить с родным английским coffee house), то его следует либо писать как caffay, либо произносить как «кейф». В свою очередь, перенятое нами из французского слово garage следует произносить как «гарридж». Ибо какой смысл засорять речь фрагментами иностранного произношения, которые достаточно сильно утомляют любого, кому не посчастливилось выучить этот язык?
Почему большинство из нас никогда не использует исконно английское слово, если есть греческое? Наглядный пример, подтверждающий мою правоту, – это то, как вдруг из оборота вышли английские выражения, обозначающие цветы. То, что еще 20 лет назад повсеместно знали как львиный зев, теперь именуют «антирринум», и это слово никто не может произнести по буквам, не заглянув в словарь. Незабудки все чаще называют «миозотис». Многие другие словосочетания, такие как «раскаленная кочерга» (Red Hot Poker)[16], «занимайся своим делом» (Mind Your Own Business)[17], «любовь – это сон» (Love Lies Sleeping)[18], «гордость Лондона» (London Pride)[19], исчезают из английских учебников ботаники в пользу бесцветных греческих названий. Мне лучше не распространяться слишком долго на данную тему, ибо в прошлый раз, когда я упомянул цветы в этой колонке в серии статей «Как мне заблагорассудится», одна возмущенная дама написала, что цветы – это «буржуазно». Однако я не думаю, что это пойдет английскому языку на пользу, если от названия «ноготки» откажутся в пользу «календулы», а ласкающий слух «розовый чеддер» (Cheddar Pink) превратится в Dianthus Caesius.
Tribune, 21 апреля, 1944
Язык ненависти
Не имея полномочий приводить в исполнение свои указы, но обладая такой же властью, как и большинство «правительств в изгнании», которые сейчас укрываются в разных странах мира, я выношу смертный приговор следующим словам и выражениям: «ахиллесова пята», «политика кованого сапога», «многоголовая гидра», «грубо попирать», «удар ножом в спину», «мелкобуржуазный», «трупный смрад», «искоренить», «железная пята», «кровавый угнетатель», «циничное предательство», «лакей», «подхалимаж», «бешеный пес», «шакал», «гиена», «кровавая баня».
Несомненно, этот список время от времени придется пополнять, однако на данный момент он может выступить в качестве определенной базы. В нем содержатся устаревшие метафоры и коряво переведенные иностранные фразы, которые в последние годы активно использовались в марксистской литературе. Помимо этой подборки, в современном английском языке, безусловно, можно встретить множество других лингвистических нелепостей и искажений. Есть официальный английский, или «застегнутый на все пуговицы», – язык документов, парламентских дебатов (в их наиболее благопристойные моменты) и новостных бюллетеней службы Би-би-си. Есть язык ученых и экономистов, которые инстинктивно, в силу специфики своей работы, предпочитают такие слова, как «противопоказано» и «дерегионализация» (то есть передача функций с регионального на национальный уровень). Наконец, существует американский сленг, который, несмотря на всю свою привлекательность, в долгосрочной перспективе грозит языку обеднением. Следует также отметить общую неряшливость современной английской речи с ее декадентскими гласными. Так, например, в Лондоне приходится пользоваться языком жестов, чтобы отличить «три пенса» (threepence) от «трех с половиной пенсов» (three-halfpence). Имеется тенденция делать глаголы и существительные взаимозаменяемыми. Однако меня сейчас интересует единственная разновидность плохого языка – «марксистский» английский, или язык политических памфлетов и брошюр. Его можно встретить в таких изданиях, как Daily Worker, Labour Monthly, Plebs, New Leader и других.
Многие выражения, используемые политической литературой, – это просто эвфемизмы или риторические приемы. Например, «искоренить» (или «стереть с лица земли») – нейтральный вариант более грубого «убивать», а «прагматизм» обычно подразумевает «непорядочность». Однако особенность марксистской фразеологии заключается в том, что она в основном состоит из переводных выражений. Характерная для нее лексика в конечном счете заимствована из немецких или русских фраз, которые пришли, соответственно, из Германии или России либо появились на основе двойного перевода без попытки найти подходящие эквиваленты. Вот, к примеру, текст в типично марксистском духе – обращение жителей Пантеллерии[20] к союзным армиям.
[Граждане Пантеллерии] воздали должное англо-американским силам за оперативность, с которой те освободили их от пагубного ига страдающего манией величия сатанинского режима, который, не довольствуясь тем, что в течение двадцати лет удушал, подобно чудовищному спруту, лучших итальянцев, а теперь превращает Италию в груду руин и источник нищеты по одной-единственной причине – безумного стремления к личной выгоде ее вождей, которые под маской пустого ура-патриотизма скрывают самые низменные побуждения и, войдя в сговор с немецкими головорезами, вынашивают глубоко корыстные планы, продолжая все это время с отвратительным цинизмом пить кровь тысяч итальянцев.
Этот в высшей степени нелепый абзац, по-видимому, является переводом с итальянского, однако суть в том, что никто не распознает его как таковой. С тем же успехом это может быть переложением с любого другого европейского языка (или же непосредственной перепечаткой материала Daily Worker), настолько текст пронизан духом интернационализма. Отличительная его черта – бесконечное использование готовых метафор. В том же стиле написан призыв Daily Worker к британскому адмиралтейству «изгнать бешеных псов с морей и океанов», когда итальянские подводные лодки топили корабли, доставлявшие оружие в республиканскую Испанию. Журналисты, не осознающие всей нелепости таких фраз и выражений, просто позабыли, что каждое слово несет собственную смысловую нагрузку.
Один мой знакомый из России рассказал, что русский язык богаче ругательствами по сравнению с английским, поэтому они не всегда поддаются точному переводу. Таким образом, когда Молотов называл немцев «каннибалами» (как это было переведено на английский), он, возможно, использовал какое-то слово, которое по-русски в этом контексте звучало вполне естественно, но имело к каннибалам лишь косвенное отношение. Местные коммунисты позаимствовали из издания Inprecor[21] и других источников целый ряд подобных грубо переведенных фраз и привыкли воспринимать их как оригинальные английские обороты. Коммунистический словарь ругательств, применяемых к фашистам или социалистам в зависимости от потребностей конкретного исторического момента, включает такие выражения, как «гиены», «политические трупы», «лакеи», «головорезы», «палачи», «кровопийцы», «бешеные псы», «преступники», «убийцы». Все это перевод – возможно, даже двойной или тройной, – но ни в коем случае не те фразы, которые англичанин обычно использует, чтобы выразить
