Московский Рождественский базар И. Глазунова отправлял украшения и подарки по почте в другие города. Объявления в газетах обещали «качество и дешевизну» изделий. Как и в каталогах «Мюра и Мерилиза», предлагались готовые наборы: «коллекции» для домашних елок стоили от 3 руб. 50 коп. до 42 руб., «специальные коллекции для елок в собраниях, клубах и т. п.» – от 25 до 100 руб.

«Базар марок» в Санкт-Петербурге на Невском проспекте высылал коллекции елочных украшений, «выдающиеся изяществом и дешевизною». Во всех наборах были свечи, флажки, бусы, «обезьяны», «бразильские птички», «блестящие вещи» и другие украшения.

А уже в начале XIX века многие магазины в губернских городах торговали елочными игрушками и прочей рождественской атрибутикой. Так во Владимире магазин кустарных изделий В. Т. Шеповалова на Большой улице предлагал «в большом выборе елочные украшения и игрушки», а также «поздравительные письма с Рождеством Христовым», «вещи для подарка, детские лыжи».

Елка в детских дореволюционных журналах

Детские журналы довольно быстро подхватили новую традицию и ежегодно выпускали праздничные номера в декабре и январе. Как правило, такие номера состояли по большей части из стихов и рассказов на тему Рождества и Нового года. Кроме того, там печатали инструкции, как самим сделать елочные игрушки, а также готовые шаблоны для картонажей и украшений из бумаги.

В стихах и рассказах очень часто встречался мотив жертвы во имя высшей цели – это сочетается с христианским смыслом праздника Рождества. Только тут обычно жертвует собой елка, чтобы детям было весело.

Елка светится огнями,

Вся увешана кругом

Картонажами, сластями,

Ватой пышной, серебром…

Но сегодня – день последний

В жизни елочки моей, —

И пред смертью неизбежной

Честь оказывают ей…

Так начинается стихотворение «Елка» неизвестного автора из «Святочной книжки» 1911 года – декабрьского номера журнала «Светлячок». Завершается стихотворение словами:

Каждый служит тем, чем может,

И кто счастье дал другим,

Тот спокойно умирает

С этим чувством дорогим.

В выпуске 1915 года есть стихотворение Петра Бунакова о судьбе елочки. Начало звучит зловеще:

Шепчется ветер с лесами,

Жутко и холодно в поле…

Люди пришли с топорами, —

Плачется елка от боли:

Люди безмолвие спугнули, —

Скрипнуло, треснуло в ране.

Елку за ветки нагнули

И повалили на сани.

Дальше елку привозят в дом, ей становится «радостно», на ней «роскошная одежда. Завершается же стихотворение мотивом жертвенности:

Слезы со свечек стекали…

Елку недаром срубили:

Дети ее приласкали,

Дети ее полюбили.

Получается парадокс: дереву, которое почитали как вечно живое, все-таки уготована смерть, и в ней смысл существования этого дерева.

Съедобным елочным игрушкам тоже приходилось нелегко:

Мы – те, которые каждую минуту ожидают, что их съедят. Не особенно приятное состояние. Но если мы можем доставить удовольствие… то почему же бы и не согласиться на это? («Светлячок», 1908, № 1).

Если просмотреть дореволюционные детские журналы, то похожие произведения можно будет найти в каждом праздничном номере. Детям напоминают, что за красотой и радостью стоит тяжелый труд:

Но припомните тех, кто работал

Те игрушки, малютки, для вас,

В темных, душных каморках, с заботой

И с горючей слезою подчас!

В тусклом свете огарка средь ночи

Накануне рождественских дней

Эти гномы слепят свои очи

Из-за хлеба и жалких грошей…[29]

(А. Доброхотов. «Рождественские игрушки и их мастера», 1913).

Автор добавляет, что посвящает стихотворение счастливым детям, и в этом вся суть официальной дореволюционной культуры Рождества с праздничной суетой с одной стороны и темой страдания – с другой. В одном и том же журнале на соседних страницах уживались истории о несчастных голодных воробушках, замерзающих сиротах, забавные картинки и реклама какао. Так детская пресса решала воспитательную задачу – развлечь юных читателей с пользой, так, чтобы это соответствовало христианской стороне праздника.

В журналах печатали и более привычные для нас забавные истории про зверей, рассказы о детях, которые ждут Новый год и Рождество, получают подарки, балуются. Были и легкие стихотворения без всякого подтекста:

Елка, елка! Прелесть, диво!

Сколько свечек, фонарей!

Как обвешана красиво;

Сколько фрукт, конфект на ней![30]

(И. Деркачев. «Елка», 1885).

Материалы для тех, кто делает елочные украшения сам, как правило, состояли из короткого вступления, инструкции и шаблонов или иллюстраций. Во вступлении часто говорилось, что делать такие игрушки своими руками полезно и интересно. Но бывали и любопытные исключения. Например, в декабрьском номере журнала «Для наших детей» за 1913 год говорится: «Родители многих детей, за недостатком средств, не могут доставить им эту радость (украсить елку). И вот дети начинают думать, как бы самим устроить елку… Вот таким детям мы и поможем некоторыми указаниями в приготовлении елочных украшений своими силами».

На первый взгляд такой подход может показаться странным. Внезапно то, что считалось душевным семейным занятием, преподносится как удел бедных людей. Но по сути это все та же тема сострадания, характерная для многих рождественских текстов.

Елка становится одновременно символом и радости, и жертвенности, а праздник – похоронами наряженного дерева. Здесь удивительным образом переплетаются христианство и отголоски древних обрядов, когда в жертву богам приносили украшенное деревце. Вроде бы елка спокойно умирает, чтобы другим было весело, но при этом не раз сообщается, что елке «оказывают честь», как в стихотворении неизвестного автора. И такие своеобразные почести характерны для жертвоприношения.

Инструкции по изготовлению самодельных игрушек в журнале «Нива». 1902 г.

Российская национальная библиотека

Удивительный пример образа елки как жертвы создала П. С. Соловьева в стихотворении «Елка и осина», опубликованном под псевдонимом Allegro в журнале «Тропинка». Это история о елке и осине, которые росли рядом на поляне в лесу. Однажды ель спросила осину, почему она дрожит. Та ответила, что весь ее род проклят, ведь Иуда повесился на осине. Елка успокаивает подругу и обещает помолиться за нее, если ей выпадет доля «умереть за Христа», как многим другим елкам.

Не дрожи, моя осинка,

Верь мне, я тебя люблю

И своею смертью светлой

Грех невольный искуплю.

Это один из редких примеров, когда говорится не просто о гибели елки для радости людей, а возможности искупления чужих грехов. Вскоре елку срубили и привезли в дом.

Шумно в комнате, веселы дети.

Посреди облитая дождем,

Ярко светится стройная елка,

И сияет звезда над крестом.

Бог исполнил святые желанья

И молитва ея принята[31].

(Allegro. «Елка и осина» 1906).

Елка умирает, ей снится, как она снова «одета новой хвоей» и растет на поляне рядом с осиной, которая больше не боится, и ее листья «подняты с молитвой». Стихотворение Allegro интересно тем, что елка в конце не просто гибнет, а искупает древний грех и попадает в рай. Параллель «елка – жертва» встречается во многих дореволюционных текстах, но именно об искуплении и рае речь идет редко.

Елочные игрушки как символ счастливого детства

Снова вижу елку в зале,

Вижу радостные глазки…

Крепко с елкой нас связали

Дней прошедших грезы-сказки[32]

(Петр Бунаков. «Елка», 1914).

Стихотворение «Елка» было опубликовано в декабрьском номере