названивали Бенсону его расшалившиеся дочки), за окном проливались косые светлые дожди, на лугу паслась нестреноженная белая лошадь. Какая благодать! Но вот он вынырнул из шкафа с кожаным мешочком в руках, борода всклокочена, в глазах огонь, и взору моему предстала последняя игрушка, которую сотворил изобретатель оружия и сочинитель сказок Бернар Бенсон.
Это Кнопка Разоружения, с которой ее создатель задумал совершить путешествие вокруг света. «Нажимайте! — закричал он мне. — Осталась одна секунда!» Красная кнопка, преодолев тугое сопротивление пружины, дошла до упора — контакт! Бенсон тотчас взорвался аплодисментами и огласил замок триумфальным воплем: «Ми-ир! На земле ми-ир!» Угомонившийся было телефон тут же залился новыми трелями, дочки Бенсона чутко угадывали минуту, когда всецело могли завладеть временем отца. И вот уже тройка вихрем врывается в кабинет, некоторое время борода Бенсона кружится в хороводе косичек, потом он подсаживается к компьютеру, а дочки устраиваются за его спиной. Колдует Бенсон: на экране зажигается вызванный из мозга машины ответ, его встречают напускной обидой и дружным смехом. Соль шутки я постигну чуть позже, раскрыв сказку Бенсона «Дорога к счастью». Она начиналась тем же вопросом, что загорелся на экране компьютера:
«И почему же мы так быстро взрослеем, но так медленно набираемся ума?»
— В сказке этот вопрос обращен к детям, — сказал Бернар Бенсон, когда мы устроились с ним для долгой, обстоятельной беседы у камина. — Но по сути я, конечно, взываю к взрослым, к отцам и матерям, если хотите, ко всему человечеству. Слишком быстро мы взрослеем — технически, материально, индустриально. И слишком опасно отстаем в области морали, гуманности, чувств. Набираем интеллекта — но растрачиваем последнюю мудрость! И все это началось сорок лет назад, с атомными бомбами, сброшенными на Хиросиму и Нагасаки. Мой компьютер хранит в своей памяти даты изобретений всех типов, видов, марок смертоносного оружия за последние сорок лет, и не могу не признать, что в гонке вооружений тон всегда задавал Пентагон, а вы, русские, талантливо и быстро догоняли. Но теперь, когда кнопки вооружений нажимают все чаще, когда так легко могут ошибиться люди или автоматы… Ужасно, о, как ужасно! — прошептал Бенсон, закрыв руками лицо. В бликах пламени голова его казалось огненно-седой.
— Мистер Бенсон, — спросил я, — расскажите мне про ваши первые игрушки. Они ведь служили войне? И про сказки тоже: каким сказкам вы верили в юности?
— Вот этим, — он показал рукой прямо перед собой, на экран телевизора, а я позабыл сказать, что в день нашего знакомства телевизор беспрерывно работал почти до ночи.
Было 6 июня 1984 года. На пляжах Нормандии бывшие союзники по антигитлеровской коалиции разыгрывали высадку-спектакль. Ни дикторы, ни выступавшие с трибун президенты, премьеры, королевы, короли даже не трудились скрыть, что празднуют не юбилей открытия второго фронта, — выходило, по их словам и комментариям, что это юбилей «освобождения Европы». Не о разгроме фашизма соединенными силами народов, при решающем вкладе СССР, шла речь, — говорили, что та война, дескать, была «последней гражданской войной западных наций», что примирение их теперь объективно необходимо перед лицом «советской угрозы». Бедный Бенсон! Он то и дело хватался за голову, вскакивал, шептал:
— О, какой позор! Лучше бы вспомнили в этот день о сиротах и вдовах!
— Лжешь! Лжешь! В июне, когда мы высадились в Нормандии, русские уже освобождали Европу!
В отсветах камина и телевизора я как бы видел его в объемной фотокамере — тогда и теперь одновременно. Но что общего между юным лейтенантом британских королевских воздушных сил, новоиспеченным пилотом-истребителем и этим худым и гибким, будто лоза, стариком-юношей, владельцем замка, а в том замке — сундука со 110 сказками? Каким был Бенсон 40 лет назад, каким встретил войну и каким с ней расстался?
Он ворошил в камине угли, всматриваясь в свою странную жизнь.
…Было время в начале 50-х годов — на заре ядерного века, — когда в Соединенных Штатах Америки насчитывалось шесть частных атомных убежищ. Одно из них вырыл для своей семьи тридцатилетний миллионер Бернар Бенсон. Чтобы читателю легче было соотнести с эпохой перипетии этой судьбы, предлагаю опорные сведения: Бернар Стэнли Бенсон родился в 1922 году в Англии, в профессорской семье, говорившей на девяти языках, до цента проедавшей зарплату текущего месяца. От матери-француженки наследовал Бенсон какие-то доли польской и венгерской крови. «Я европеец смешанных кровей, значит, европеец чистой воды!» Когда Бенсону нравится шутка, своя или чужая, он, как минимум, прищелкнет пальцами, или крутнется на пятке, или захлопает в ладоши, а то даже издаст: и-и-э-эх! — на индейский лад или, может, ковбойский. Все-таки почти 15 лет европеец чистой воды прожил в США и заметно американизировался. Из Европы он уехал без гроша, а вернулся в Европу с миллиардом, но лишь затем, чтобы немедленно его спустить. «И-и-э-эх!»
Разбогател Бенсон на изобретательских патентах, большая часть которых поныне заперта в сундуках военных ведомств Запада, а разоряться начал… сочиняя и складывая сказки в свой замковый сундук. Странно думать: патентов и сказок у него сейчас примерно поровну — там счет за сто, и тут за сто. Система телеуправления для торпед. Ракеты с самонаводящимися головками. Крыло «Дельта» для сверхзвуковых самолетов (в соавторстве с Дж. С. Филпотом). Бенсон изобретал «идеи», «принципы» — на язык войны, в оружие их переводили другие.
— Я учился в Кембридже. Тут же после войны получил приглашение в США в фирму «Дуглас» и ангажировался на три года. США в ту пору были поистине научным Эльдорадо. Я увлекся созданием странных аппаратов, в практическое использование которых тогда совершенно не верили. Их так и прозвали: «игрушки ученых». Я построил машины двенадцати типов. О, сколько было обидных насмешек! А потом вдруг «игрушки ученых» — компьютеры — вошли в моду, но еще не скоро я ужаснулся, увидя, какой интерес к ним проявили Пентагон и ЦРУ. Я был в этих органах, как говорится, «своим человеком». Не знаю, существовали ли тогда технические секреты, в которые я не был бы посвящен, во всяком случае в близкой мне области науки. Когда шла война, морализировать было поздно: ее нужно было сначала выиграть. Но мне и в голову не могло прийти, что я опять работаю на войну. На новую войну!
— И все же: как это вам открылось?
— Даже с трагедией Хиросимы и Нагасаки я каким-то чудом примирил, по молодости лет, свою совесть. Ну что же, сказал я, помню, себе тогда, ведь идет война! А война жестока. Увлечение электроникой после войны было для меня радостным, полным новых открытий, которые, казалось, несут человечеству только блага и счастье. Я
