Избрали бы они порознь эту опасную, полную драматического напряжения жизнь? Зная их обоих, думаю, что вряд ли. В какой-то мере они навсегда распределили между собой роли, ибо роль — это, в сущности, характер: Беата в любую минуту готова в огонь и в воду, Серж, скорее, архивный червь, дотошный исследователь. Тем не менее порывистой Беате в огромной степени передалась его способность к внешне флегматичной сосредоточенности, а Сержу от нее — вкус к опасным авантюрам.

Эти двое людей встретились в Париже в 1963 году. Немка Беата Кунцель изучала секретарское дело и французский язык, Серж Кларсфельд служил во всемирно известной фирме. Он признался ей, что в нем, как гвоздь, сидит мысль о неотмщенном отце, которого отправил в Освенцим шеф парижского гестапо эсэсовец Курт Лишка. Дочь скромного берлинского чиновника, выросшая в семье, где ненавидели фашизм, в эту минуту ощутила себя в поле притяжения своей новой, еще неизведанной судьбы…

Впрочем, все это произошло не сразу. Молодая чета еще года два вела вполне благополучную жизнь, как вдруг оба разом лишились работы и перебрались из шестикомнатных апартаментов в дешевую квартирку, перейдя в полном смысле слова на подножный корм — пособие по безработице. Первой покончила с размеренным житьем Беата: в Западной Германии она развернула бурную пропагандистскую кампанию против избрания федеральным канцлером Курта Георга Кизингера. За это ее уволили из Франко-германского агентства по делам молодежи. Тут же и Серж, не задумываясь, бросил свою распрекрасную службу. Сгоряча он решил не платить больше государству налогов, чтобы отложить эти деньги на антифашистскую борьбу. Решение было явно опрометчивое: к тому времени, когда он запишется в коллегию адвокатов Парижа и сумеет открыть собственную контору, родится этот мальчик, чей лучезарный взгляд струится на меня с фотографии на столе, а державный фиск станет удерживать с Кларсфельда ровно половину заработка за недоимки прошлых лет. Как бы там ни было, они освободились от «оков» благополучия и отныне могли посвятить себя «делу жизни».

С Кларсфельдами меня познакомил другой «охотник за нацистами» — Виктор Александров, русский человек с двойным — американским и французским — гражданством. В 1970 году он на год раньше Беаты напал на след Барбье, но Боливия отказала Александрову в визе, и след оборвался. Через год, начав поиск в ФРГ, Беата окажется более удачливой. Представляя мне своих друзей, Александров пошутил:

— Беата, если ты опять задумала дать пощечину какому-нибудь важному государственному лицу, смотри, в этот раз позови и меня!

Так я впервые узнал эту поразительную историю, рассказать о которой предпочту, обратившись к книге В. Александрова «Мафия СС»[17].

«Кто же он, Курт Георг Кизингер, вплоть до 1970 года определявший судьбу наиболее промышленно развитой и самой богатой страны в Западной Европе? В 1940 году гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп взял Кизингера к себе. С 1941 года Кизингер — шеф одной из административных служб (отдела «В») и член административного совета «Интеррадио», ведомства по радиопропаганде, основанного Геббельсом и Риббентропом… В 1943 году он становится заместителем шефа управления международных связей нацистского радио.

Так он стал движущей силой огромной организации «по промыванию мозгов», сфера влияния которой простиралась на три четверти земного шара и которая с помощью 18 радиовещательных станций круглосуточно распространяла гнуснейшую нацистскую ложь…

С приходом Кизингера на пост федерального канцлера для военных преступников и ветеранов эсэсовской мафии действительно наступил «золотой век». Дух «товарищей по оружию», старых сообщников в черных мундирах со свастикой, господствовал во всех государственных учреждениях, он проник и в юридические службы ФРГ. Однако широкой публике было мало известно о прошлом этого высокого фатоватого субъекта с седой шевелюрой до того момента, когда никому не известная молодая немка по имени Беата Кларсфельд отвесила ему звонкую пощечину, которая взбудоражила ночных редакторов всех крупнейших европейских газет. Эхо этой пощечины разнеслось по всей Германии и далеко за ее пределами. Юная Беата многим открыла глаза… На следующий год 100 тысяч молодых немцев будут помнить о ее мужественном поступке, когда явятся на избирательные участки. Нет, новая Германия вовсе не была так пассивна, как о ней говорили…»

Писатель Генрих Бёлль послал в тюрьму Беате Кларсфельд цветы.

Это произошло в ноябре 1968 года, когда по Европе уже прокатился грозный студенческий май. Он, этот май, породит множество противоречивых и даже полярно противостоящих друг другу общественных движений, вызовет новое размежевание сил и их новый компромисс. Конечно, не случайно он совпал с окончанием послевоенного промышленного бума, с началом электронно-компьютерной революции, со вступлением в жизнь первого послевоенного поколения — более многочисленного, чем поколение военной поры. Молодые люди, оказавшиеся современниками технической революции, обнаружили, что их руки попросту никому не нужны. Здесь — исток гошизма, ультралевачества, который по закону крайностей уже через несколько лет сомкнется с ультраправым экстремизмом; взяв на вооружение террор, эти силы станут центром кровавых событий в Италии, ФРГ и других странах Западной Европы. Здесь же, в мае 1968 года, и завязь идеологии «новых правых», которая через десяток лет выплеснется в средства массовой информации сначала во Франции и ФРГ, затем в других европейских странах, США, Латинской Америке. В этом раскладе сил находит свое место и уцелевшая от разгрома «мафия СС», чуткая к веяниям новой эпохи. Но панорама была бы неполной без поднявшегося на битву с тенями прошлого поколения Беаты Кларсфельд.

Беату приговорили к году лишения свободы, но в ее защиту всколыхнулась такая кампания солидарности, что уже через четыре месяца Серж с цветами встречал ее у тюремных ворот. Она вышла оттуда с еще не законченной рукописью книги «Кизингер, или ползучий фашизм»[18].

Через несколько лет — в августе 1977 года, когда в разгаре были «дела» Иоахима Пайпера, Курта Лишки и не переставало будоражить французов «дело Клауса Барбье», которого Кларсфельды обнаружили в Боливии, — газета «Матэн» так писала о резонансе, который получил отважный шаг молодой женщины: «Ее знаменитая пощечина в ноябре 1968 года была воспринята во всем мире как манифест нового западногерманского поколения.

С тех пор ни одному нацисту больше не удалось занять крупный пост в высшей администрации ФРГ. С тех пор неонацистская НДП[19], которая угрожающе близко придвинулась к отметке в пять процентов голосов, что дало бы ей право войти в парламент, так никогда и не сумела пересечь этот рубеж… Если бы тогда в бундестаге возникло парламентское большинство ХДС[20]/НДП, не было бы договоров с восточными странами. Вилли Брандт не стал бы канцлером.