И наши героические девушки спали на тротуаре. Демократический союз не мог принять такое большое количество беженцев, перемещенных лиц и нас, прибывших из Иордании. Офис большой, но он не вмещал в себя такое количество людей. Некоторые спали на ступеньках, некоторые на софах, а некоторые на тротуаре. При этом стояла жара, не было электричества. Это усугубляло проблему. Помню, однажды ночью мы сидели со свечами. А на следующий день подготовились к отправке в деревню Срифа, для того чтобы открыть там гуманитарный лагерь и раздать гражданскую помощь и медикаменты, которые собрали. По дороге в Срифу мы видели неутешительную картину. Разрушенные взрывами здания. Жилые дома. Школы. Правительственные организации. Там не было каких-либо очагов сопротивления. Они ударили по гражданской инфраструктуре, чтобы разрушить человеческое присутствие на юге Ливана. Они не хотели видеть там человека.

Я посетил улицу Москва дважды – во время перемирия и после него. Во время перемирия эту улицу еще не затронула бомбежка. А к окончанию войны улица была уже в руинах, 70 процентов домов разрушено. Однако народ Срифы встретил нас с любовью, и он поднял флаги Коммунистической партии Ливана и символы Демократического союза.

Помню, мы добрались до деревни вечером. Солнце садилось. Мы расположились практически на голой земле. Один из домов уцелел, там разместились на ночь девушки, а мы, ребята, спали на земле. После войны чувствуешь усталость, усталость в теле, хочется спать. Помню, в тот день я рано ушел от друзей, в 8 или 9 вечера. Утром проснулся. Ребята из Иордании, еще не пришедшие в себя после дороги, спали. Ливанские девушки из деревни принесли завтрак, это были сэндвичи с сыром и заатаром[26]. Они накормили нас всех в лагере. Этот яркий момент я вспоминаю с благодарностью. Всего лишь неделю назад люди вышли из войны и уже проявляют радушие. Приготовили завтрак, пока ты спал. Ливанский народ остался гостеприимным, несмотря на то что все потерял. Всем нам утром принесли завтрак. А потом мы начали разбор завалов. И дальше нас ждала ежедневная работа.

– Как-то ты рассказал мне историю о ливанском ребенке…

– Верно. Мы добрались до Срифы, и, как я тебе сказал, нас встретили жители деревни. Среди них были дети. Там я впервые увидел этого ребенка, которого звали Башар. Он встретил нас с коммунистическим флагом. В Иордании дети не носят флаги, да и вообще у нас очень мало коммунистов. И я удивился – откуда в Ливане, в этой деревне в частности, такие дети?

Однако это не все, что характеризует этого мальчика. Однажды я был у друга Али Амаша и увидел сцену начинающейся драки двух детей. Один из них ударил второго. И тут подошел Башар и велел им остановиться: «Что вы делаете? Так не подобает себя вести коммунистам». Я удивился этому парню. Что это за ум, что это за сила в нем? Рост его был не больше метра. Он был очень маленьким. Я спросил Али: кто это? И он мне сказал, что это Башар и «он не только это делает – он смог захватить оружие израильских солдат». «Этот парень? Как так? Это невозможно». И он мне ответил: «Сейчас позову его, и ты сам спросишь, правду я сказал тебе или нет».

Он позвал Башара.

Я спросил его:

– Правда, что ты захватил у израильтян их оружие?

– Конечно, – ответил он.

– Как? Ты ведь маленький, – сказал я.

– Тапочками, – ответил он.

– Серьезно?

И он мне ответил:

– Мы смелый народ.

Я подумал, что это шутка, но он мне ответил, что, когда приедет его отец, он покажет мне оружие, которое смог захватить у солдат.

Если честно, мне до конца не верилось в эту историю.

Но спустя четверть часа приехал на машине его отец. «Папа, постой!» – крикнул Башар. И попросил отца открыть багажник. Конечно, я увидел там оружие.

Это было уникально в силу того, что, когда народ воспитывают с мыслью, что он может, то народ становится способным, могущим. А когда воспитывают с мыслью о его неспособности, то становится беспомощным.

Башар был воспитан в том духе, что он все может. Что может победить, какие бы ни сложились обстоятельства. И поэтому он победил. Он смог захватить оружие у солдат. Потому что он верил в то, что может и способен.

И я думаю, что самая важная причина победы ливанского народа над армией с самым современным вооружением, танками и самолетами – в том, что этот народ был воспитан в руках сопротивления и с идеей, что он все может.

– От этого человеческого вопроса мы переходим к другому человеческому вопросу. Когда мы были в деревне, я услышал от тебя фразу, которую тут же записал себе в тетради: «Мы должны быть готовы к любви в любое время, даже во время войны».

– Верно.

– Мой вопрос в данном контексте: ты любил тогда какую-то девушку в Ливане? И можешь ли раскрыть немного то, что было связано с ней и гуманитарной помощью?

– Конечно. Я любил одну ливанскую девушку. Это была ливанская поэтесса, я сказал тебе о ней – Сузи Матах. Она очаровательная девушка, и я до сих пор ее уважаю и ценю. Однако сейчас она доставляет мне проблемы с моей женой. (Смеется.)

Любовь во время войны раскрывает свои новые смыслы. Человек во время войны испытывает множество чувств и эмоций, которые скрывает от него обычная жизнь. Именно во время войны любовь усиливается, а чувства проявляются с большей ясностью и более благородно. Самые красивые касыды[27], принадлежащие моему перу, написаны на юге Ливана. Я написал их в то время, когда проживал войну. Когда ты пишешь стихи, а ты тоже поэт, и писатель, и деятель искусств, ты знаешь, что момент вдохновения – это момент встречи сердца с душой, с художественным опытом, или творческой способностью. Когда ты проживаешь войну, твое сердце становится ближе к твоей душе. И все твои способности и возможности, и все приемы выражения, которыми ты владеешь, становятся доступнее. Ты можешь дотянуться до них с легкостью, потому что все второстепенное теряется, так как нет пространства для лжи. Ты не можешь обманывать, когда понимаешь, что через пять минут можешь погибнуть, что через минуту тебя может поразить ракета. Поэтому любовь становится искреннее. И если можно так сказать, человек становится более поэтичным и романтичным. И те уголки души, которые возникали из этого чувства во время войны, навсегда в нем останутся. И возможно, основная часть меня, моего знания и моих