Всю вторую половину дня я колесил по Шахтам в поисках работы, знакомился с городом, подъезжал к колонии, где долгие годы отбывал наказание. Многие офицеры и прапорщики спрашивали, как я поживаю, скоро ждать назад или нет. В магазин к девчатам заходил, купил и дал им шоколадку. Через бесконвойников передал привет кое-кому в зону. Встретился со своей тайной женщиной, которая меня любила в зоне, носила кое-что по мелочам мне, и, конечно, была близость половых отношений в течение всего срока наказания, хотя риск был велик; но она была у меня в колонии не единственной.

Вечером я приехал к Васе и попал к ужину. После ужина дети занимались играми в своей комнате. Вася вышел во двор запереть ворота, калитку, курятник, сарай, отвязал на ночь собак. Я смотрел телевизор. Ко мне подошла Наташа и сказала, что нам нужно поговорить. — «Говори, если нужно». — «Я ничего о сегодняшнем Васе не сказала, но ты видел меня голую, ты смотрел на меня и разговаривал, как будто ничего не происходит. Когда мы приходили к вам в зону, там ты был совсем другой человек, и Вася первый обратил внимание на тебя и твои глаза. Я думала, ты верующий. Теперь я поняла, кто ты. Чтобы я ни говорила мужу, он все равно за тебя будет. Я тебя прошу, оставь наш дом в покое и Васю. А покаты здесь, то постарайся утром уходить куда-нибудь, а вечером приходить, когда Вася будет дома». — «Слушай, Наташа, ваша церковь, ты и Вася мне мозги забивали верой, своей пропагандой. Убедили остаться в вашей церкви. Мне же разобраться надо, кто чему учит, я еще не отличаю, где правильная церковь, а где нет. Вы, протестанты, разделились на тысячу христианских течении. Это же не шутка, надо же разобраться. Что вы меня все адом, сатаной, смертью пугаете? Я и сам без вас знаю, что я грешник, и кое в чем разбираюсь. Я бы сейчас ушёл из вашего дома. А куда мне пойти? Мне же некуда идти. Но я постараюсь что-нибудь придумать и у вас не задержусь».

Так расправляется Муханкин с распутной Женщиной-искусительницей, которую сейчас зовут Наташей, но которая может скрываться за многими сотнями различных личин. Она не способна понять психологию грешника, ей свойственно глумиться и издеваться над ним, но никакая напускная набожность не скроет её жестокой, развратной природы.

В своем мистико-эротическом тексте богоискатель Муханкин удивительно легко переключается из философско-религиозного пласта в эротический или бытовой. И как ни в чем не бывало начинает вдруг воспроизводить какие-то совершенно обыденные факты и обстоятельства своей жизни.

Я еще немного пожил в Васином доме. С Васей мы ездили на мотоцикле к его родителям в Каменоломни, спросили насчет жилы у них, и они согласились взять меня к себе, но без прописки в их доме. Потом я ходил в милицию узнавать насчет того, чтобы стать на учет, где-нибудь прописаться и устроиться на работу. На что мне ответили: «У тебя в направлении стоит «в Волгодонск», и таких, как ты, у нас своих валом». Я несколько дней обивал пороги разных учреждений и все без толку. Люди мне подсказывали, что работать где угодно можно и без прописки, только везде идёт сокращение, нигде не всунешься, а где и берут, там не платят, а жить на что нибудь надо. Мне ничего не оставалось делать, как идти к колонии и дожидаться мастера-учителя из зоновского ПТУ, чтобы он чем-нибудь мне помог.

Учителя звали Валерий Николаевич. Я его дождался после работы, и мы с ним сходили в одну организацию, где меня могли взять наладчиком швейного оборудования. С жильем и пропиской проблемы, а еще зона выясняла с Волгодонском, куда пропал мой военный билет. А еще нужна была какая-то справка. Мне пришлось ехать в Волгодонск и начинать поиск военного билета. В милиции его нигде не оказалось, послали в военкомат; там сказали, надо, мол, ехать в нарсуд, в архив. В архиве нарсуда его не оказалось, и меня направили в Шахты, в колонийский архив личных дел. В колонии со скандалом мне показали личное дело от листа до листа, поискали в шкафах, сейфах и не нашли. Сказали, чтобы ехал опять в Волгодонск в военкомат и решал этот вопрос там на месте. Снова я приехал в Волгодонск, отдал свои данные. Мне сказали, что будут искать и если билет у них, то мне его отдадут.

Наконец мой военный билет нашелся где-то в старых бумагах, Мне сказали, что много лет прошло, мог и затеряться. Я решил попросить родителей, чтобы у них прописаться, но не жить. Родите ли дали добро. С горем пополам я прописался в Волгодонске. Время шло, я искал работу, но везде получал отказ. Правда, предложили мне работать наемником, в рэкет, сборщиком за места. В округе Волгодонска меня тоже нигде не взяли на работу. Мне пришлось опять уехать в Шахты. Я прописался через два с лишним месяца после того, как освободился, 18 августа, и нигде не нашёл работу. Преступлений за мной еще никаких не было.

Вошедший во вкус художественного сочинительства Муханкин не может уже долго держаться нейтрального повествовательного стиля и, применяя прием ретроспекции, лихо возвращается к наполненному эротическим привкусом эпизоду искушения.

Но возвратимся назад к Васиному дому. С утра Вася уехал на работу, а я сходил в город, купил бутылку «Фанты» и пошёл домой Дети были в школе. Наташа во дворе сделала какие-то дела и начала убираться по дому. Меня она не видела, я лежал в зале на диване. По времени ей нужно было уже идти торговать на базар. В дом через веранду две входные двери: одна с веранды, а другая через столовую. Наташа закрыла входную дверь на ключ и зашла в свою комнату, оттуда раздетая — в столовую. Я встали хотел выйти во двор через другую дверь: она была закрыта. Ну, думаю, опять влип. А она занесла в столовую таз с водой и села подмываться. Поднимает голову, а я около двери стою и смотрю. Она и села в таз, вода полилась по полу, а она не двигается. Я ей говорю: «Смотри, из-под тебя вода течет, вставай. Что ты испугалась? Я