Но такого просто не могло быть. Яндиев понимал, что не очень верящий в наступление полосы безудержного гуманизма преступник готов придумать, что угодно, лишь бы только продлить свое земное существование. Чувство меры изменило ему, он не понимал, что игра сыграна и что дальнейшее её искусственное затягивание противоречит здравому смыслу. Сидя в своего рода клетке из стальных прутьев, к одному из которых была пристегнута наручниками его рука, Муханкин быстро и временами почти нечленораздельно повторял откровенные бредни. Когда следователь указывал ему на явные нелепости и противоречия, он на мгновение замолкал, а затем, пренебрегая элементарной логикой, начинал сначала.

Было заметно, как он осунулся и сдал. Черты лица заострились, на висках появились залысины, глаза лихорадочно блестели. Муханкина-писателя уже не существовало. Осталась лишь его тень, судорожно и рефлекторно барахтавшаяся, жалкая и ничтожная.