я приметил заранее, до них отсюда не более двух километров. Для этого переходим Каровый, в устье разбитый на десяток крупных потоков, вдоль которых то тут, то там выстроились рядками лиственницы и можжевеловые кусты, и поднимаемся в сопку до распадка следующего ручья. Сразу за ним торчат искомые скалы стального оттенка, выстроенные в одну линию и тем похожие на полуразрушенную челюсть гигантского существа, выступившую из земли, или на великанов, покорно склонивших свои венценосные головы перед громадами настоящих вершин. По геологическому строению эта гряда – дайка, обнажённая процессами денудации. На этой деснице встречаются ровные зелёные площадки и великолепные виды, а с вершин-зубьев за пределом горной страны угадывается сама тайга!.. Гряда переваливает через отрог и простирается дальше до следующего, потом по нему; точно такие же гряды я вижу и на противолежащей стороне долины Погурея. Красиво, и я уже подумываю завтра заглянуть и туда!
Следую вдоль гряды, осматриваю зубья. Вот у одного сверху выбита сердцевина, края будто оплавлены, другой в виде оборонительной башни, разорванной изнутри, третий – гигантский конический шлем, слегка помятый… На обратном пути натыкаюсь на копылья – поперечные боковины саней. И здесь побывали оленеводы!
В лагерь возвращались измученные и голодные. Пришли и сожрали котелок супа, затем такой же макарон с сахаром и сухим молоком. И я понял, что сегодня мне больше ничего уже не нужно для счастья.
Погода второй половины дня была изумительная, одно солнце.
Сага о новом дне
Стоим на вершине массива, отделяющего Погурей от Кокпелы. Вокруг те самые останцы, что я приметил вчера на исходе дня. Растительность под ногами напоминает альпийские луга, но всё-таки она, хоть и лишённая кустарника и камней, является тундровой, иссечённой разнонаправленными оленьими тропами, тянущимися больше по крутым местам. Каровый массив как на ладони, алеет циклопическими скалами и мрачными обрывами, усыпавшими вздыбленные древними взрывами склоны; вчера на закате он был совсем красный, словно отлитый из меди. Он выделяется из остальных гор не только многочисленными карами, цветом пород и размерами, при близком изучении пугающими, но и общей трапециевидной формой простирания до высоты в тысячу метров, которая резко обрывается на севере. Интересно было бы отдельно исследовать этот совершенно безжизненный массив, но увы, сейчас он остаётся по ту сторону Погурея.
Дело к вечеру, а от места ночевки мы отдалились всего километров на пять. Кинув рюкзаки, бросились сразу в сопку к останцам, и вот, больше трёх часов прошло, как мы здесь находимся. Чего только не увидели! Башни, арки, медведи и тигры, застывшие в прыжке, каменные ладьи и алтари – кому что удастся разглядеть! Обнаружили водопад, крошечный и шумный. Нагулявшись вдоволь, часам к шести вечера спустились с горы, присели на отдых в тенистом лесочке у идеально плоской, будто тёсаной, каменной плиты. До Кокпелы, чувствую, сегодня не дойти… «Нужно хотя бы попытаться», – настраивается Иван. И мы пытаемся: на устье ручья Короткий упираемся в кустарниковый чащарник, полный комаров, мух и мошки. Минут двадцать ковыряемся там, перекрикиваясь друг с другом, одним словом, ведя себя, как одичавшие подмосковные грибники, пока неожиданно не выскакиваем на тропу, клонящуюся в сторону Короткого. Дальше идём по ней. Я вспомнил, что сверху заметил ещё одну группку останцев на опушке леса небольшой сопки, которую так исправно огибал ручей, и решил заглянуть туда. Метров двести вверх по склону и из-за редеющего леса выплыли тёмные изваяния, давно потерявшие облик, будто проклятые, но сохранившие своё величие. Мы подошли к ним вплотную, и я почувствовал, что вот ещё немного, и эти гротескные существа оживут. Солнце зашло в уплотнившиеся облака, тени налегли, и чувство угрозы усилилось, обострённое до крайности среди окруживших нас безлюдных, медвежьих мест. Поэтому мы недолго пробыли наверху и поспешили покинуть открытые пространства, где, как нам показалось, имеются свои глаза и уши. Спускаясь, наткнулись в лесу ещё на два довольно странных башнеобразных останца. Один на две трети разрушен, другой цел, оба – на расстоянии пятидесяти метров друг от друга и состоят из идентичных интрузивных пород. Как такое возможно в практически равных геологических и климатических условиях неясно. К тому времени, когда вышли обратно к рюкзакам, ручей окончательно погрузился в сумрак, потонул в глубочайшей тени и даже шелест его перекатов стих. Мы быстро зашагали вперёд. Вскоре лес поредел, скалы закончились, ручей остался в стороне, и начался подъём по узкому притоку вровень с недавней цепочкой медвежьей следов. Эти следы, обогнув крылоподобный снежник, и вывели нас к перевалу.
Подъём на перевал незначительный и пологий, сам водораздел тоже небольшой, но виды открывающиеся с него уже манят окунуться в путешествие с головой. С облегчением убеждаюсь, что Кокпела, цель сегодняшнего дня, теперь не за горами – быстро дойдём. А через сотню метров оказалось, что ещё и по нежданно подвернувшейся дороге! Приятная находка, значительно облегчившая дальнейший путь. Леса в том месте, где мы спустились в долину, почти нет, а то, что мы увидели вместо него, больше похоже на следы рубок – редкие группки деревьев испуганно жмутся к каменистым склонам, уступая место внушительным пространствам заболоченного кустарника. Последние сотни метров до реки дорога прорубается сквозь стены ольховника и ивняка, за которыми уже не видать ничего… Если бы не вездеходка, пришлось бы обходить.
На Кокпелу со стороны Европы пробит отличный тракт. Последний раз кто-то проезжал в период дождей, то есть в июне. Е[ели посетителей столь отдалённых мест ясны: это рыба, изымаемая из реки браконьерскими способами. О том же говорят и вытоптанные стоянки у плёсов. На ночь располагаемся на одной из таких стоянок чуть выше реки, на освобожденном от растительности самой природой каменистом припёке. Палатку ставим в прорези оврага рядом, стараемся скрыть её от солнца. К ночи становится прохладно и сыро, завтрашний день тоже обещает быть погожим, но к утру слышу гром, и эта очередная уверенность лопается, будто мыльный пузырь. Выглянув из палатки, вижу удрученное небо, стиснутое мертвенной пеленой. Погурей поливает вовсю, столь же непроглядна из-за дождевой завесы и граница Уральского хребта, тучи медленно тянутся к нам. Молнии секут вершины, гром сотрясает окрестности… Боже! Куда подевалось все горное величие, исполненное непревзойденной гордости? Один мрак скопился кругом!
Прячемся от дождя, рубанувшего крупной дробью, в палатку. Как все-таки интересно быть именно человеком! Я же могу выскочить наружу под дождь, побежать окунуться в холодную реку, ставшую сейчас как парное молоко, действовать, вооружившись Мюнхгаузеновской нахочивостью, вопреки обстоятельствам. Главное – не бояться промокнуть, озябнуть, заболеть; не мыслить
