– Да, жизнь – это закон. Если переводить на современный язык, она сродни сложной компьютерной программе. То есть… закон живой.

Мы переглянулись, посмотрели вокруг, в застывшее небо. Как-то странно было воспринимать себя в такой интерпретации здесь, среди ночного безмолвия дикой природы. Эти новые мысли отвлекли нас от внутренней сосредоточенности, как будто тысячи невидимых глаз в мгновение ока обратили внимание на двух путников, бредущих по старой дороге.

– Где же создатель программы? – чуть слышно произнёс Ваня, смотря под ноги. – И почему он всегда молчит?

– Он здесь, в нас, во всём неисчерпаемом многообразии, – вырвалось у меня. – За всё, как известно, приходится рано или поздно расплачиваться, и в особенности за вещи несовершенные… Он посвятил себя миру, нам, заплатив за любовь самим своим существованием, задал ускорение развитию всего живого… Благодаря его дыханию, слову и жертве всё материальное и существует.

– Пуруша[7] тысячеглавый. Луна рождена из духа его, из глаз – солнце, от дыхания поднялся ветер. Из пупа распустилось воздушное пространство, из головы всколыхнулось небо, из ног простёрлась земля, а стороны света раскинулись из уха. Таково его величие… Четверть его – все существа, три четверти – бессмертие на небе. – Переложил Ваня известный гимн из Ригведы. – Так самозабвенно слагали древние, повторяя слова самой песни жизни, которой одержим мир.

Нам казалось, что мы прикасаемся к чему-то столь величественному и сокровенному, что невозможно выразить никакими словами. Это можно только чувствовать, разум не способен охватить в одночасье все связи и мгновенно постичь их единство. Я понял тогда, что чувство – это иной способ восприятия, где сердцу и в самом деле не прикажешь… В голове зазвучали мысли: «Мир трепещет его дыханием – энергией жизни… Его слово сотворило реальность». «Значит, он жив?» «Да, только спит». «Чем же он заплатил? Сознанием?» «Это была добровольная смерть. Он разрушил свою индивидуальность ради замысла. И однажды она вновь восстановится… Благодаря пути замысла». «Получается, закон – это сила, приводящая колесо замысла в действие. А жизнь человека – спица этого колеса… Выражая его волю, сокрытую в твоей душе, ты приближаешь свершение замысла. Только личность имеет значение, сильная и развитая. Только она может принести пользу закону». «Но почему закон не уничтожает разрушающих замысел?» «Замысел и так свершится, это же он задает параметры пространства и времени, всегда опережая сам событийный процесс… Поэтому в уничтожении человека нет необходимости: тот своим отношением уничтожает себя сам».

У меня кружилась голова, руки дрожали. Внезапно нахлынувший поток мыслей лишил воли, сил. Как будто я подслушал чей-то давний разговор сквозь пространство и время… «Вот что означает вырваться из круга сансары, и закон кармы, передающийся из поколения в поколение, – и есть последовательное приближение замысла!» – пронеслось у меня в голове, и теперь это были мои мысли. Ваня смотрел на меня вопросительно.

– Всё хорошо, идём, – заверил я товарища. И мы сразу же отправились дальше, но я ещё долго оставался под впечатлением, по дороге делясь с Иваном странными мыслями… «Боже, – думалось мне. – Вот почему в древности так почитали жертву, особенно добровольную! Пуруша сказал слово — это был магический акт, заклинание, которое материализовало его замысел, привело к созданию Мира. А дыхание Пуруши породило энергию (одухотворение) и привело бытие в движение, благодаря чему и свершился процесс эволюции – с точки зрения теории вероятности явление просто невозможное… В целом и получается жертва… А теперь каждый человек повторяет этот же путь от рождения до смерти (слово Пуруши – это воплощение его мечты)…» Через пол километра мне пришлось возвращаться, потому как задумавшись, я оставил карту и компас в придорожной траве.

Большая Лагорта выглянула из-за водораздела длинной серебристой лентой, опоясывающей громады горных вершин. Местами реку обступали пёстрые клочки леса, но сам он, отстранившись подальше от заболоченных берегов, вплотную прижался к горам – нахлынув на них тёмно-зелёной волной… Но, как обычно, берег непосредственно у реки, в отличие от подступов к нему, оказался сух и обрывист. Здесь мы сошли с дороги, переваливающей через рыжеватые холмы и уводящей куда-то дальше вниз по течению Лагорты, и решили остановиться на короткий обед, распалить костерок на голых камнях и сождать до зари, прежде чем переходить крупный поток. Действовали чётко и слаженно: пока я ходил за водой на подрезистый берег и выискивал подходящее место для брода, Ваня набрал плавника. Но огонь не очень-то согрел нас.

– Прохладно здесь.

– Зря встали у реки.

Но дело было, как вскоре выяснилось, не в реке. Форсировав Большую Лагорту мы увидели тундровые мхи, обычно ярко-зелёные, теперь напоминающие белоснежные кораллы с берегов Красного моря, и все два километра пути до притока Изшора слышали, как земля хрустит под ногами! Ночью снова был заморозок, и довольно крупный на этот раз, вот почему к утру похолодало, а тундру красиво застило белым матом. И до тех пор, пока солнце не согрело, комаров не было ни одного! И я подумал, как же оно коротко, это северное лето, как быстро, словно крылья бабочки, мелькают летние деньки в здешних краях и вообще сама жизнь! Единственная, бесценная, прекрасная жизнь… Весна только наступила, а её уже бьёт морозцем, желтоватые цветы морошки болезненно сморщились, мелкие лужицы обледенели… Приток Изшора, заключённый в двойную полосу ровного кустарника, встретил нас мерными переливами и обжигающей холодом глубиной. А дальше, из-за щетинящего спину бугра, навстречу странникам выступили две красавицы-лиственницы, уже чуть обронившие свой наряд… Вокруг ручья вьются стёжки оленей, идём по намеченной ими тропинке, минуем пару крутых снежников. Громада горы Изшор нарастает, до неё целых десять километров, а кажется что всего лишь два или три… Тропинка перескакивает через очередную бугрину и упирается в озеро, затерявшееся в молчаливом окружении горных дум будто вскрик. Олени почему-то приходят на водопой именно сюда. От озера следуем уже без тропы с трудом продвигаясь по тяжёлым, крытым краеугольными камнями и забитым кустарником подступам горы Изшор, маневрируя между чёрными водными провалами и хаотичными потоками, наша скорость с грузом мучительно мала. То и дело вздрагиваешь от мысли, что кто-нибудь из нас сейчас свернёт себе шею… С глубокой печалью отмечаю, что дороги окончательно закончились, как вдруг впереди взгляд мой упирается в обрывки светлой полосы! Приближаясь, различаю вездеходку. Надо же, и здесь побывали геологи! Отличная дорога, рассекая суровые пространства горной тундры, уводит в нужном нам направлении – к Малой Лагорте. Перед ручьём Изшор происходит её разветвление: основное направление она берёт вниз по ручью, второстепенное – через него. В месте брода