– Слышал, наверное, – щегольнуть захотелось.

– Щегольнуть перед женой?! Зачем?

– Чтоб завоевать, эффект произвести!

– Ой, Тоня, смотри, не ошибись! У нас, знаешь, не разводятся. В семье всякое бывает – терпеть надо!

– Смотря что «терпеть». Надеюсь, всё будет хорошо.

– У нас жизнь с простоквашей сравнивали. Говорили, что в ней больше кислого, чем сладкого, – длительный процесс брожения проходит. Итог брожения хоть и не сладкий, но вполне съедобный. Не пугайся простокваши в отношениях, с нею жить можно, – закончила она свою философию.

Лида с мужем купили круглый складывающийся стол и несколько стульев, так что комната с тремя широкими железными кроватями преобразилась. А с занавесками, связанными ещё бабушкой Лизой, она обрела совсем современный вид.

Перед отъездом мать опять предостерегла от развода, рассказав душераздирающую быль о его греховности.

– В 1776 году среди выезжавших в Россию немцев была 19-летняя католичка Антуанетта. Незадолго до посадки на корабль она обвенчалась с парнем, который потом сбежал, – ехать в Россию раздумал. Пришлось выезжать ей одной. Через год вышла она замуж за Андреаса в Мариентале, прожила с ним одиннадцать лет, и он умер. Она в третий раз вышла – за Корнелия. Тринадцать прожила, и он узнал о её замужестве по дороге в Россию. Как верующий католик, рассказал об этом венчавшему их попу, и тот доложил в контору по опекунству над иностранными. Супругов развели, а Корнелия обвенчали с другой. Через какое-то время Антуанетту сосватал немец из соседней деревни, но поп отказался их венчать. Тогда они поехали к православному попу. Когда в Конторе узнали об их венчании, попа разжаловали, навсегда заключили в монастырь, а обвенчанной паре приказали через три дня разойтись, что они и сделали. Так Бог наказал её, – заключила мать. – Истинные католики вступают в брак только раз. Так было даже во времена нашествия «киргизов». Если одного уводили в плен, второй на всю жизнь оставался один.

– Мама, я замуж не для того выхожу, чтобы разводиться. Только легенда твоя устарела – сегодня другие законы и другие обычаи.

– Это не легенда, а быль. Законы перед Богом не меняются. Первый брак, он всегда от Бога. Разойтись с мужем и стыдно, и грешно.

К своему Дню рождения я уезжала в город. Валентин с красивым букетом встречал меня на вокзале.

Свадьба

1964 год. 11 июля – день вступительных экзаменов Изы и п июля – день нашей свадьбы. От совпадения Иза в шоке: она надеялась на меня и к экзаменам не готовилась. Валентин успокаивал: ко времени регистрации (тринадцати часам) можно успеть сдать экзамен.

– Ну да, к моменту регистрации я сдам. Найму такси, приеду, переоденусь и – в ЗАГС. Только, Иза, объясни, куда в институте идти, чтобы держаться уверенно и по именам узнать твоих знакомых. Надо исключить ситуацию, какая случилась в ФЗУ, почувствовать подставу никто не должен. Ни у кого не должно возникнуть подозрений, что я – это я, а не ты.

Пока Иза меня инструктировала, с работы пришёл Борис. С Валентином подсчитывали они стоимость спиртного, мы с Изой обговаривали меню. Это было время отпусков – гостей набиралось немного. Оставались те, кто был с женихом в стройотряде, – получалась небольшая студенческая «гулянка».

После экзамена подъезжали мы со свидетельницей к ЗАГСу.

Валентин встречал нас с чудесным букетом и, весь новый, – в белоснежной рубашке, чёрных брюках и новых туфлях – выглядел он, как с картинки. С таким под венец было не стыдно. Случайные прохожие останавливались, и до слуха доносилось: «Красивая пара».

Процесс регистрации, быстрый и формальный, когда я из Шнайдер превратилась в Стремякову, разочаровал. Расписавшись, свидетели и молодые после коротких пожеланий отправились к дому Исаковых, месту свадьбы. Из дальних гостей приехал лишь отец Валентина – худощавый, высокий и крепкий старичок с большой лысиной.

Поздним вечером подвыпившим парням захотелось ночной прохлады (Валентин с отцом поддержали их), и мы вышли в близлежащий парк. Одинокие прохожие останавливались, недоумевая, отчего четыре парня с девушкой, похожей на невесту, – белые перчатки и белое до колен пышное платье без фаты – идут так поздно к парку. Высокому пришла «идея» перелезть через забор.

– Тоже мне… придумали забаву – я платье разорву!

– Мы тебя пересадим, – и высокий легко перебрался через бетонную, в решётках ограду.

Другие последовали за ним. Трое парней за оградой упрашивали нас сделать то же – я упиралась:

– Нечего позориться – ворота недалеко!

– Всё будет путём. Валя подсадит, а мы примем, – убеждал высокий.

– Мы прячемся или убегаем от кого? Что вы нам свадьбу портите? – возмущалась я.

– Давай поддержим шутку. Подвыпили парни, – негнущимся языком уговаривал Валентин.

– Дикость, а не шутка. Пошли назад.

– Я перелезу её поднять, а ты, Валя, лезь сюда, примешь, – высокий перемахнул к нам, а Валентин перебрался к парням, оставив нас вдвоём.

– Валя, принимай! – и высокий легко поднял меня над забором.

Руки Валентина потянулись ко мне, мои к нему, но хмельная сила оказалась самонадеянной – мы упали.

– Ну, что ж ты, Валя, она же лёгкая! – отряхивал кто-то меня.

– Это плохая примета… – плакала я.

– Ер-рунда! Не думай! Главное – ж-живы! – непослушный язык трудно подчинялся Валентину.

Высокий восхищался:

– Ночь-то какая!

– Замечательная ночь! – пьяно вторил муж.

Волшебства не чувствовала одна только я: Валентина развезло. В голову лезли слова матери: «Жизнь – что простокваша… У нас не расходятся!»

После свадьбы. Барнаул. Алтай. Январь 1965

Я воспринимала происшествие, как трагедию, казнилась, что не заметила этого в квартире, что не противостояла уговорам.

Мы медленно двигались по дорожкам парка.

– Чудесный вечер! – прервал мои мысли высокий. – Что молчишь, Тоня?

– Настроение испортили, – держала я под руки шатающегося мужа, недавно такого родного и дорогого, – теперь неприятного и чужого.

– Не обижайся – хотели, как лучше. Пойдёмте назад! До общежития проводим. А, может, всё же побродим? Как скажешь, Валя? – высокий мыслил наиболее трезво.

– Мы спать пойдём, – решил муж.

У общежития парни шумно распрощались:

– Счастливо вам!

– Любви и счастья!

– Полноты ощущений!

– Завтра подойдём к одиннадцати!

…Стоим у освещённой двери. Валентин тянет внутрь, я упираюсь: «Не пойду!»

– Как это – не пойдёшь? Ты теперь жена – слушаться должна.

– Мужчин после десяти не впускают.

– Я теперь не мужчина – я муж! Пошли, – тянет он.

– Ты перепил.

– Может быть – для храбрости.

– Не хочу иметь неполноценных детей.

– Почему неполноценных? У нас будут хорошие дети!

– Ты пьяный. У пьяных не бывает хороших. Пойдём, через дорогу переведу – у Изы заночуешь.

– Неудобно, – начинает он трезветь. – Пойду к себе.