Поодаль спокойно и терпеливо стоит беременная. Черты ее выражают тупую боль. На лице – кажущееся спокойствие, а в глазах – отчаяние. Она произведет на свет живое существо, но для того лишь, чтобы потерять. Маленького отнимут и увезут из Освенцима. Куда – неизвестно. Ни мать, ни семья никогда не отыщут ребенка.

Еще одна больная дизентерией – молодая девушка. Зеленоватое лицо, расширенные от боли глаза растерянно смотрят на окружающих, словно жалуясь и извиняясь одновременно. По ее худым ногам стекает струйка черной спекшейся крови вперемешку со зловонными выделениями.

Одна из женщин то и дело засовывает руку под свои лохмотья и, болезненно морщась, чешет, чешет, чешет… Все руки у нее, особенно между пальцев, покрыты мелкими гнойничками с крохотным пузырьком на верхушке. Кое-где видны нарывы покрупнее, местами содрана вся кожа, Ноги, так же как и руки, сплошь усеяны чесоточной сыпью.

А эта женщина уже не в силах стоять. Две соседки пытаются поддержать ее беспомощное, сникшее тело. Багрово-синее лицо женщины распухло. Глаза смотрят, ничего не видя. Сонный взгляд и отрывистое дыхание говорят о высокой температуре…

Руки, ноги и голова одной из женщин обмотаны грязными тряпками, сквозь них сочится кровь. На голове проступает большое красное пятно. Во время работы ее повалила и сильно искусала собака.

Громадные прекрасные глаза другой больной горят лихорадочным блеском, освещая исхудалое безжизненное лицо. Заострившиеся черты, выступающий подбородок, удлиненный нос, почти прозрачная кожа, голубые тени под глазами явно свидетельствуют об открытой форме чахотки. Тонкие бескровные губы со свистом ловят воздух. Руки – уже только косточки скелета, обтянутые дряблой кожей. Это Геня Петрашевская. Таская тяжелейшие котлы из жаркой кухни на ветер и мороз, она заболела воспалением суставов, затем воспалением легких и в конце концов – чахоткой. Гимназистку Геню арестовали и привезли в лагерь как заложницу.

От калитки приближаются четыре штубовые, неся что-то завернутое в одеяло. Они идут быстро. В такт их шагам ноша раскачивается, то и дело ударяясь о выступающие камни. Штубовые опускают одеяло на землю. Показывается прижатая к коленям голова, обтянутые кожей кости, грязные лохмотья. Кругом разносится зловоние. Больная. Видно, что в ней нет уже крови, нет жизни. Вот-вот испустит она последний вздох. Кто часто видит смерть, без труда узнает признаки агонии. Эта женщина мертва, хотя она еще дышит. Вернуть ей жизнь уже невозможно. Блоковая обращается к больничным сестрам:

– Выпишите на нее Todesmeldung[19].

– Фамилия?

Никто не знает.

– Номер?

Над женщиной склоняются, поднимают ее безжизненное тело и ищут номер. Но на платье нет положенного белого лоскута.

– Кто-нибудь ее знает?

Нет, никто не знает ни ее фамилии, ни ее номера. Известно только, что она из первого барака, – стало быть, полька. Блоковая находит выход:

– Сбегай в барак и принеси полосатую куртку этой бабы, на ней должен быть номер. Знаешь, где она спала?

– Примерно. Впрочем, поищу.

Вскоре приносят арестантскую куртку. Чья она? Этой ли больной? Или какой-нибудь умершей? Или же оставлена здоровой? Неизвестно.

– Где ты нашла? Это наверняка ее куртка?

Наверняка никто не знает, но проверить все равно нельзя, и Todesmeldung выписывается. Так возникает путаница, и в результате семьи получают сообщения о смерти живых, а на фамилии умерших долгие месяцы поступают письма.

Осенью эпидемия тифа охватила в основном узниц с пятизначными номерами. Это партии, поступившие в лагерь в конце лета и в начале осени. Весной 1942 года политический отдел Биркенау регистрирует 7000 женщин, в последние дни июля их число достигает 13 000, в сентябре – 18 000, а одиннадцатого ноября 1942 года превышает 24 000. Весенние партии уже переболели тифом и значительно поредели. Нечасто увидишь женщину с четырехзначным номером на платье. Теперь лагерь переполнен узницами с пятизначным номером, и они чаще других заболевают сыпным тифом. Болезни этой не избежать. Бывают исключения, одно на тысячу, и то лишь в том случае, если женщина недавно переболела тифом. Однако эпидемия настолько сильна, что нередки повторные случаи. Никаких мер против эпидемии в лагере не принимается (впрочем, официально здесь никакой эпидемии и нет). Зато условия здешней жизни очень способствуют развитию всякого рода болезней. Прежде всего это вши и скученность.

Люди, поступившие в лагерь раньше, рассказывают, что зимой 1941/42 года в каменных бараках Биркенау погибло около тридцати тысяч советских пленных: одни от голода, другие от эпидемий, а многие от мороза. Каменные бараки опустели. Однако по лагерному распорядку, существовавшему до самого конца, до января 1945 года, ни одеяла, ни тюфяки после умерших не менялись. На нарах остались кишащие насекомыми подстилки. Сыпной тиф поджидает новых жертв. Ранней весной 1942 года из перенаселенного женского лагеря в городе Освенциме были переведены в Биркенау тысячи словацких евреек. Несколько месяцев спустя сюда привезли полек. Зараза, притаившаяся в одеялах, вспыхивает с новой силой. Болезнь называют не тифом, а «русской горячкой», так как от нее в каменных бараках зимой вымерли все русские.

Невыносимая жажда, обычно сопутствующая сыпному тифу, лишает женщин рассудка. Иные решаются даже пить воду из сточных канав, из дождевых луж, из окружающего лагерь рва. Тогда к тифу присоединяется дизентерия. Сочетание этих двух болезней чаще всего приводит к смерти.

Одновременно ширится малярия.

Те немногие из врачей, которые пытаются оказывать помощь в этих чудовищных условиях, слишком часто бывают обмануты побочными симптомами. Кашель и температуру иные объясняют сильной простудой, в то время как это тиф в соединении с простудой. Тифозные пятна очень трудно отличить от следов укусов и расчесов. Вот врач Гарлицкая, сама тогда уже больная, тайком выбирается из картофелехранилища, чтобы осмотреть больную, запрятанную товарками в темном закуте барака. Кругом полумрак, больная лежит в самом низу, в тени. Гарлицкая осматривает ее живот. Слишком темно. Кто-то приносит огарок свечи. Врач склонилась над больной, ища на ее теле признаки тифа. Вдруг дверь с шумом распахивается, и чей-то шепот: «Надзирательница Хассе» – вспугивает всех. Кто-то успел накинуть на больную