– По разным причинам понадобилось много лет, чтобы наконец приступить к съемкам «Молчания», и, прежде чем выбрать Тайвань, мы объездили весь мир в поисках подходящего места. Начинали с реально существующих японских локаций, описанных в романе Сюсаку Эндо: Нагасаки, Сотоме, термальные источники Ундзэн Онсэн, но были вынуждены отказаться от этой затеи, потому что тогда стоимость съемки была бы запредельной. Мой художник-постановщик Данте Ферретти также побывал в Новой Зеландии, в Ванкувере, в Северной Калифорнии и в итоге остановился на Тайване. Там нашлось местечко с удивительными пейзажами и практически девственными пляжами – и выглядело все это очень похоже на описания из романа. Мы сразу поняли, что это самое подходящее место для съемок нашего фильма.

– Этот фильм – или хотя бы отдельные его сцены – вдохновлен какими-то другими картинами? Если да, то какими?

– В основном я все делал сам. Хотел найти собственный путь. Но в целом вдохновлялся множеством фильмов: и азиатскими, и европейскими, и американскими. Я живу вместе с ними, а они со мной. В конце концов суть не в конкретном фильме. К некоторым я возвращался много раз: среди них «Искатели», «Головокружение» и «8 с половиной». А еще фильмы Росселлини: «Рим, открытый город», «Земляк» и «Путешествие в Италию». А вот датский фильм «Слово» я видел всего раз. Не могу его пересматривать. Он такой чистый, такой прекрасный, такой ошеломляющий. При просмотре каждого из упомянутых фильмов чувствуешь свое духовное преобразование. Ни один из них не ограничивается только развлечением зрителя.

– Как думаешь, какой твой фильм можно было бы сопоставить с «Молчанием» – в плане схожего или, наоборот, противоположного смысла?

– Наверное, «Бешеный бык» похож. И «Злые улицы» тоже. А вот «Отступники» – скорее противоположность «Молчания». Меня поразил сценарий Уильяма Монахэна, потому что он написан от лица бостонского ирландца-католика, и его воспитание сильно отличается от моего. В конце «Отступников» мы оказываемся на нулевом моральном уровне. Идти некуда, кроме как вверх. А что касается жертв со стороны персонажей, в особенности героя по имени Билли, которого сыграл Леонардо ДиКаприо, критик Роджер Эберт сказал, что как будто услышал слова Билли на исповеди: «Знаю, святой отец, я вел себя плохо, но не мог по-другому. Я застрял. Знаю, что ошибался, но что я мог сделать?» Для меня все это было связано с событиями 11 сентября, с пересмотром нашей культуры и жизни в новом свете. Мне казалось, что в тот момент мы должны отступить в сторону и начать все с самого начала – в отношении морали. Однако ничего этого мы не сделали.

В «Бешеном быке» Джейк борется со всем и со всеми, независимо от того, где он находится: на ринге, в спортзале, на улице, в собственной спальне, в гостиной… где бы ни был, он все время себя наказывает и на всех злится. Везде, постоянно. Как и Китидзиро. Разница в том, что Китидзиро вынужден поступать так, как он поступает, а Джейк – нет.

– Бывали во время подготовки к этому фильму ситуации или случаи, которые заставили тебя над чем-то особенно задуматься?

– Как я уже говорил, с мыслью об этом фильме я жил долгие годы, и за это время мы столько раз то брались за него, то откладывали – именно это и становилось поводом для размышлений.

– Рядом с тобой есть верующие люди, которые помогали с поиском информации и затем с созданием этого фильма?

– Все началось с архиепископа Пола Мура из епископальной церкви Нью-Йорка, собора Иоанна Богослова, – именно он еще в восьмидесятые посоветовал мне прочитать роман Эндо. Мы тогда организовали для него показ «Последнего искушения», не зная, как он отреагирует, а потом у нас был замечательный разговор по поводу этого фильма. И на прощание Мур подарил мне книгу – это и был роман «Молчание».

Важный вклад внес священник-иезуит Джеймс Мартин, он работал с Эндрю Гарфилдом и рассказывал ему о духовных практиках.

В процессе работы над фильмом нам оказали поддержку многие священники Тайбэя, некоторые из них стали консультантами на съемках – это благодаря их подсказкам Эндрю и Адам смотрятся так натурально в сценах с религиозными таинствами. Стоит также упомянуть священников-иезуитов Джерри Мартинсона (телекомпания «Куангчи програм сервис») и Альберто Нуньеса Ортиза (с ним мы познакомились через Католический университет Фужэнь), а также падре Ивана Сантуса из посольства Ватикана в Тайбэе.

У нас было несколько консультантов-историков, среди них два иезуита, которые оказали неоценимую помощь в поиске информации для фильма: это Дэвид Коллинз, историк из Джорджтаунского университета, и Синдзо Кавамура из Университета Софии.

Ван К. Гессель, преподаватель японского языка в Университете Бригама Янга, перевел бóльшую часть романа «Молчание» на английский и очень помог нам выстроить тесную связь с творением Сюсаку Эндо. Мы обращались к нему начиная с 2011 года.

В 2009-м я посещал Памятник 26 мученикам в Нагасаки и встретил там иезуита-аргентинца Ренцо Де Луку – он согласился предоставить для съемок свиток Девы Марии Снежной, который появляется в фильме. А на самом начальном этапе подготовки мой ассистент, занимавшийся поиском информации, познакомился со священником-иезуитом Антони Юсерлером.

Оба наших основных исторических консультанта воспитывались в католической среде и принимали участие в подготовке фильма с 2011 года. Юргис Елисонас, специалист по Японии нового времени, написал множество работ о Феррейре, а историк Лиам Броки занимается исследованиями миссионерской деятельности в Азии в XVII веке, сейчас он возглавляет Американскую католическую историческую ассоциацию.

На этом перечислении имен, друзей, лиц заканчивается первое интервью. После этого я встретился с Мартином Скорсезе и его женой Хелен 28 ноября 2016 года, перед вылетом в Сеул. «Завтра будет показ фильма для иезуитов. Что мне им сказать?» – спросил он. Я предложил рассказать им о процессе создания, о том, как Мартин жил с этим фильмом, причем не только о причинах выбора данной темы, но и том, какие чувства его сопровождали, о том, из каких глубин все это зародилось. В эти глубины я и сам спустился во время нашего с Мартином разговора.

Астма и благословение

«Жизнь – это не ускользающее время, а удивительная тайна, которая пробуждает в нас поэзию, – сказал папа Франциск на недавней аудиенции. И потом добавил: – Когда человеку, скажем так, не хватает этого поэтического измерения, не хватает поэзии, его душа хромает»[20]. Поэтому мне захотелось вновь повидаться с Мартином Скорсезе: в нем жизнь однозначно пробуждает поэзию. На наших прежних встречах в Риме и Нью-Йорке мы много говорили о жизни и поэзии, вот я и решил узнать, как ему жилось в вынужденной самоизоляции из-за коронавируса.

– В данный период в жизнях множества людей по всему миру преобладает одно чувство – тревога. Ты с этим тоже столкнулся? Как твое внутреннее состояние повлияло на творчество?

– В феврале, когда