Большинство инцидентов в списке были банальщиной. Дело в том, что на протяжении многих лет сотрудники посольства, не являвшиеся оперативниками ЦРУ, иногда заглядывали в резидентуру ЦРУ, чтобы сообщить, что у них есть «предчувствие», что кто-то может прослушивать их домашние телефоны. Другие сообщали, что видели подозрительного человека на улице или в метро.

Список был несущественным, но он разрастался.

В последние месяцы оперативные сотрудники ЦРУ, работавшие в посольстве под дипломатическим прикрытием, использовали свои домашние телефоны, чтобы договариваться о встречах с агентами. Когда они выходили из своих квартир, чтобы отправиться на конспиративную встречу, они видели подозрительных людей, ожидающих у входа в их дома. Иногда эти люди следовали за ними по улице, а иногда сотрудники обнаруживали других людей, наблюдавших за ними, когда приходили на место встречи.

Значительная часть из этих случаев произошла с одним и тем же человеком, который как раз и отвечал за составление списка инцидентов в резидентуре. Это было похоже на то, что его награждали за количество инцидентов, которые он собрал.

*****

Один из парочки ОПЦД попросил меня составить и пройти сложный маршрут контрнаблюдения, прогулявшись по городу и проехав по пригородам, чтобы проверить, не следует ли за мной кто-нибудь. Я прислал им предложенный мной вариант.

Им он им не понравился. «Сделайте это еще раз», — сказали мне. Я проигнорировал их и больше ничего не слышал по этому поводу. Выявление слежки было тем, чем я занимался каждый раз, когда выходил из дома, а не только в особых случаях.

*****

Один из приезжих коллег помог пополнить список инцидентов, связанных с безопасностью. Он был магнитом для слежки — наблюдатели, казалось, следовали за ним просто из праздного любопытства. Когда он утром выходил из дома или отеля, казалось, что его всегда кто-то поджидает. Когда он путешествовал, он видел подозрительных людей, наблюдающих за ним в аэропорту и в ресторанах. Дома люди следовали за ним в продуктовый магазин и в фитнес-клуб.

Когда этот «Магнит для слежки» включал свой персональный компьютер, он мог по измененным настройкам видеть, что кто-то другой пользовался им; когда он садился в свою машину, он мог по небольшим изменениям — положение зеркал, настройки радиоприемника — понять, что в машине побывал кто-то еще. После своего визита на территорию «Сальери», «Магнит для слежки» подробно задокументировал каждый случай, пополняя растущий список инцидентов в резидентуре, связанных с нарушением безопасности.

Во время одного из посещений штаб-квартиры мой приятель показал мне отчеты о слежке. Они находились в закрытом файле, и он не должен был их мне показывать, но все же не удержался. На следующий день я увидел «Магнит для слежки», идущего по коридору.

— Мне жаль, что у тебя в последнее время были такие проблемы с наружным наблюдением, — сказал я.

— Мне сказали, что за мной следят, но это не так.

«Магнит, — подумал я, — не ври мне».

Штаб-квартира тоже устала от этого человека и приговорила его к малоответственной работе в подвальной каморке здания в Лэнгли. Он просил о переводе в любой офис Управления, имеющий окно, но его просьбы были отклонены. Затем его подвергли расследованию службой безопасности, мутному и в некоторых случаях бесконечному процессу, который тогда был весьма популярен в штаб-квартире. «Может быть, через шесть месяцев мы узнаем что-то еще», — заявил ему сотрудник службы безопасности.

*****

Когда перечень инцидентов, связанных с безопасностью, стал достаточно длинным, резидентура объявила о прекращении деятельности, что означало, что она больше не будет проводить разведывательные операции.

Такое закрытие казалось чрезмерной мерой, но я не ожидал, что вмешается Центр. Настроение в штаб-квартире было трудно определить. В речи 2-го марта 2005 года наш новый директор Портер Госс заявил: «Задачи, которые мне поручают, пять функций, которые я выполняю, — это слишком много для одного смертного. Я немного удивлен объемом работы». Похоже, бюрократия изматывала его.

Приостановка деятельности позволила «Сальери» сказать:

— Я, конечно, хочу выйти на улицы и бороться с террористами и распространителями оружия массового уничтожения, но у нас здесь плохая ситуация с безопасностью. Местные власти могут в любой момент нас прикрыть и вызвать большой скандал. Конечно, мы этого не хотим, поэтому уделяем пристальное внимание нашей контрразведывательной деятельности.

Все мои операции были прекращены. Чтобы проверить силу приостановки основной деятельности, я отправил еще четыре оперативных предложения, каждое из которых было отклонено с лаконичной стандартной формулировкой: «В связи с текущим ухудшением безопасности резидентуры эти предложения не могут быть одобрены».

Я отправил несколько предложений по проведению операций в странах, расположенных на другом конце света, но получил тот же ответ.

Но в такой приостановке была и светлая сторона. По крайней мере, теперь я знал, как обстоят дела, и мне не приходилось больше читать разочаровывающие уведомления «сделайте это еще раз». У меня появилось достаточно времени, чтобы проводить его с семьей. Кроме того, приостановка совпала с отличной новостью на домашнем фронте: медицинские анализы моего сына показали, что его состояние значительно улучшилось и болезнь больше не представляет угрозы для жизни. Он прошел много тестов и посетил много больниц, а состояние его здоровья вызывало такую серьезную обеспокоенность, что его улучшение сделало плохую новость о приостановке деятельности резидентуры незначительной.

Всем остальным действующим сотрудникам, служащим в этом регионе, выдали билеты домой в один конец. Они смиренно приняли это решение и вернулись в свои каморки в США.

Мне повезло избежать той же участи. Управление по-прежнему сообщало своим мандаринам и Конгрессу, что я был оперативником, готовящимся к заданию в государстве-изгое.

*****

В Лэнгли мне приказали провести неделю в большом учреждении Управления, где проходили обучение новые оперативные сотрудники. Стажеры изучали вопросы проведения нелегальных операций под неофициальным прикрытием; я должен был оценить курс и высказать свои предложения. До учреждения я доехал на арендованной машине. У меня не было надлежащего удостоверения личности для входа, но я знал женщину, которая контролировала ворота: Сильвия, старая подруга еще со времен начала моей карьеры.

— Как поживаешь? — спросила она. Мы немного поболтали о прошлом, а потом она впустила меня. Въезжая на территорию, я подумал, в каком из зданий содержали под стражей и допрашивали Юрия Носенко[92], перебежчика из советского КГБ 1960-х годов[93]. Носенко пробыл в одиночной камере около трех лет.

У меня сразу же сложилось хорошее впечатление о программе подготовке. Бóльшая ее часть по-прежнему состояла из ролевых игр в роли дипломатов в посольствах и на коктейльных вечеринках, но она была хорошо организована. У инструкторов были планы-конспекты занятий, тщательно оцененные руководителями. Когда один инструктор проводил