Это дало возможность другим людям, которые чувствовали то же самое, высказаться, и это было чертовски круто. Эти ребята вырастут и однажды будут править миром. Если мы сможем заставить людей почувствовать, что они чего‑то стоят, тогда наша работа выполнена».

Не на тех напали

«Я никогда не забуду шоу, которое мы отыграли практически сразу после того, как Джордж Буш втянул нас в очередную войну [вторжение в Ирак в 2003 году], – вспоминал Сааведра. –  По соседству с концертом проходил антивоенный митинг. Я зашел в кафе, чтобы выпить и немного поработать, а люди на митинге подумали, что мы выступаем за войну, потому что мы американцы. И они подожгли наш автобус. Но чего они не понимали, так это того, что у нас не было денег, и мы ездили на этом фургоне – у нас не было автобуса. То есть на самом деле они подожгли автобус, оставленный кем‑то, кто не имел никакого отношения к шоу. Мы уехали на нашем сплиттере, восклицая: „Вау, это был полный п**дец“».

«Мы были в Испании, заблудились, и у нас была только одна карта, и то на ней была изображена Великобритания, – смеялся Фрэнк. –  Мы ехали на британском фургоне с рулем не с той стороны, но теперь мы были в Европе, так что руль был еще больше не с той стороны. Но с самого начала шоу были потрясающими. Это единственная причина, по которой я не позвонил маме и не сказал: „Забери меня“. Наше последнее выступление проходило в Испании, и там были дети из Португалии с самодельными футболками My Chemical Romance. Это было удивительно. Мы чувствовали, что действительно делаем что‑то важное, и с этого момента пути назад не было… главное, чтобы мы смогли пережить этот гребаный тур!»

«This Is the Best Day Ever» – 12:12

Они вернулись в США израненными, но ликующими; опыт зарубежных гастролей придал им сил. Они сразу же отправились в турне с другой группой, с которой у них сложились близкие отношения, – Take Back Sunday. Все это время они учились у хедлайнеров и, если быть честными, каждый вечер пытались спихнуть их со сцены.

«Это была здоровая конкуренция, – сказал Фрэнк. – Если вы гастролируете с друзьями, такими как Taking Back Sunday, вы видите, как реагируют фэны. За кулисами все по‑дружески, но когда мы выходим на сцену, то думаем: „Ну вот, теперь наша очередь“. Я думаю, они тоже так считают. Это помогает играть лучше – мы раскрывали лучшее друг в друге, потому что с каждым днем все больше подталкивали друг друга. Главное – выкладываться на полную».

«Вы бы удивились, узнав, что в большинстве случаев в туре легче достать пиво, чем воду, – грустно улыбается Джерард. – Проще купить теплое пиво, чем что‑либо другое. Так что мы пили. Это убивало скуку, и ситуация становилась все серьезнее. Единственное, что было важно для меня, – это те полчаса, которые мы проводили на сцене. Это было единственное, что имело для меня значение, все остальное я считал ерундой. Мы все еще были асоциальной бандой, так что я проводил остаток дня, уставившись в стену. Я начал пить, чтобы развеять скуку».

«В нашей музыке так много мрачных, извращенных вещей, и я понял, что должен переживать их заново каждый раз, когда мы играем, – продолжил Джерард. – У меня никогда не было ощущения, что я на вечеринке; мне казалось, что я справляюсь, убиваю время, а потом расслабляюсь, чтобы отрубиться. Мы не знали, сработает ли наше творчество, мы не знали, что будем делать со своей жизнью. Мы знали, что хотим этого, но все еще не были уверены, что это произойдет».

«Vampires Will Never Hurt You» – 15:26

«Мы чувствовали себя как на пиратском корабле, у которого нет цели, – 

так описывал начало карьеры Майки. – Мы просто плыли, плыли и плыли».

Тем не менее, они все чаще чего‑то добивались. Чем больше они играли, тем лучше становились группы, с которыми они выступали – гастроли с Alkaline Trio были для них особенным достижением, а такие группы, как Senses Fail из Нью-Джерси, стали постоянными друзьями по турне. Это не только помогало My Chemical Romance развиваться, но и все чаще позволяло им выступать перед более крупными и влиятельными аудиториями. И вместе с этим появились шумиха и ажиотаж вокруг них.

Вскоре крупные лейблы действительно стали предлагать им контракты. Среди прочих их заметил Ааронсон.

«У Джерарда был такой взгляд – наверное, это длилось всего секунд двадцать, – но он заставил меня осознать, что это группа, с которой я просто обязан работать. Я увидел этот проблеск и понял, что ему есть что сказать. Они были такими реальными и понятными для меня. В них была страстная энергия – и это было скорее то, что можно почувствовать, чем то, о чем нужно думать. У меня от этого мурашки побежали по коже. С тех пор я принял решение: „Чего бы это ни стоило, я должен подписать контракт с этой группой“. На это у меня ушел еще год, потому что они не испытывали восторга от богатых компаний».

Ааронсон продолжал преследовать их, но на расстоянии. Он знал, что они настороженно относились к крупным лейблам и что жесткий подход отпугнет их.

Но он также был полон решимости. Его стратегия состояла в том, чтобы дать понять, насколько он впечатлен их видением, и заверить, что Warners смогут поддержать их начинания и дополнить их идеи.

«Они были группой, которая хотела проложить свой собственный путь», – 

признавал он.

Биограф MCR уточняет, что Ааронсону весьма помог простой факт: он не был одним из тех, кто покупал им дорогие блюда в модных ресторанах. Как раз наоборот: он предложил им куда более простое заведение, в котором не смог расплатиться.

Так или иначе, MCR расстались с Eyeball на дружеской ноте, но Джерарду не давала покоя мысль, что поклонники могут счесть контракт с большим лейблом предательством. В конце концов, группа, в которую влюбились эти фанаты, была андеграундной и дружелюбной, с ней было легко поговорить после концертов, теперь же все может измениться.

Поэтому Джерард взял дело в свои руки и написал открытое письмо на веб-сайте группы. Вот выдержки из него:

«Дорогие друзья, пусть это будет заявлением и угрозой. Пишу сразу, пока еще не остыло. Мой мозг, мое сердце и все внутри меня пылает. Есть кое‑что, что я должен сказать, и есть кое‑что, что вам нужно знать. Мы создали эту группу для себя, чтобы обнажить свои