К 28-му июня Либава была практически окружена. Части, которые не смогли прорваться, отступили в город. Шли ожесточённые уличные бои. Первое серьёзное сопротивление немцам оказали защитники города в районе парка Райниса. Силы были неравны, бойцы отступали. Большинство из них осталось там лежать навечно. Это были солдаты и матросы с затопленных и взорванных кораблей, с подводных лодок и бойцы народного ополчения. Набережная торгового канала была последней линей обороны защитников города.

Бои велись с вечера и до поздней ночи. Вскоре немцы ввели в действие орудия и миномёты. Пожары охватили всю набережную вдоль канала. Израсходовав весь боезапас, оставшиеся в живых стали отходить в сторону Барты.

28-го июня последовала ещё одна попытка прорыва. Частично она удалась. Поздно вечером колонна из 30 грузовиков прорвалась в южном направлении. Уличные бои в Либаве продолжались до позднего вечера. Отчаянное сопротивление оказывали те, которым не удалось прорваться. До последнего бойца оказывали сопротивление доты на побережье верфи.

В журнале боевых действий морского командования немцы отмечали: «…дот удаётся захватить после того, как в его амбразуры заливается и поджигается бензин. Но даже после этого выбежавший из дота противник перешёл в атаку и нанёс нам потери». Потери немцев составили 1609 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Также сбиты три самолёта. Потери с советской стороны неизвестны. Немецкими трофеями стали 659 винтовок, 98 станковых пулемётов, один эсминец, восемь подводных лодок, два торпедных катера и госпитальное судно.

РАССКАЗЫВАЕТ МАМА

В первые дни войны ещё была уверенность, что вот-вот этот кошмар кончится и подойдут наши.

«Шёл шестой день войны, а казалось, что прошла вечность. В редкие моменты тишины память уносила меня в те дни, когда мы с твоим отцом, весёлые и счастливые встречали наших родителей, как мы ходили и выбирали тебе пелёнки и распашонки, кроватку, коляску. Как мы радовались скорому появлению новой нарождающейся жизни! Твой отец так был уверен, что родится мальчик, что даже купил детскую железную дорогу!

Вспоминала тенистые дорожки приморского парка, дюны, в которых мы любили загорать, море, в котором мы купались уже в конце мая, шум прибоя, который был слышен в нашей квартире даже при закрытых окнах. Всё это стало неотъемлемой частью нашей жизни. Казалось, ничто не могло помешать нашему счастью.

Ранним утром 28-го июня две машины с семьями военнослужащих двинулись по горящей Либаве в сторону железнодорожного вокзала. Риск попасть под обстрел был велик, но мы понимали, что это последняя попытка вырваться из окружения. Город уже мало напоминал ту Либаву, которая нас встретила ещё несколько месяцев назад. Улицы, ведущие к вокзалу, лежали в дымящихся развалинах. Опалённая листва липовых аллей. От взрывной волны у некоторых домов сползли стены, и была видна вся домашняя утварь. Какая-то нереальность происходящего, какой-то театр абсурда, а мы его участники.

В одно мгновение мир перевернулся и стал огромной ареной смерти ни в чём не повинных людей. Приветливый приморский городок превратился для нас в смертельную ловушку. Под развалинами и от осколков бомб гибли мирные жители. Я прекрасно понимала, какая опасность грозит родителям твоего отца. Все были наслышаны об отношении фашистов к евреям. Понимали это и они. Абрам Ефимович за эти дни постарел, осунулся. Сказались переживания, о которых можно было только догадываться. Большие еврейские глаза, всегда грустные, смотрели на меня с немым вопросом. В них было всё…

Хана постоянно плакала. Её, красивую, всегда улыбающуюся, жизнерадостную, сейчас было не узнать. Даже самый замысловатый сюжет жизненной драмы не мог бы предположить такого сценария развития событий.

Машины двигались по городу медленно, объезжая развалины и через некоторое время мы благополучно подъехали к вокзалу. С собой взяли самое необходимое. За прошедшие несколько дней мне стало понятно, насколько «условна» жизнь и вещизм в ней. В послевоенной жизни минимализм в быту в нашей семье стал правилом! А ты, наверное, и не догадывался». (Уж не поэтому ли я никогда не привязывался к вещам и без сожаления прощался с ними, даже с очень большими, как шутили мои близкие.)

«На привокзальной площади пусто. Слышна стрельба. Впечатление такое, что город окружён со всех сторон. Водители машин спешат. Быстро высаживаемся и идём в здание вокзала. Пытаюсь разыскать кого-то из работников, чтобы узнать, когда будут вагоны на Ригу.

Несколько вооруженных угрюмых мужчин проходят мимо нас. Пытаюсь спросить. Ответа нет. Усталые, небритые лица, злые глаза.

В отдалении на путях стоят вагоны. На параллельных путях под парами стоит паровоз. Надо сказать, что в этой группе гражданских мы с Аней были единственными военными. Идём к паровозу. Возле него двое мужчин с винтовками разговаривают между собой по-латышски. На нас смотрят с откровенной неприязнью. Вспоминаю несколько слов из школьного немецкого. «Lokomotive nach Riga?»

В ответ презрительное: «Nain!»

Начинаем понимать, что что-то пошло не так, и быстро возвращаемся в здание вокзала. Потом уже неоднократно пытались вспомнить, откуда пришла эта ложная информация о возможной эвакуации по железной дороге. Совершенно очевидно и понятно, что в том нечеловеческом аду, в котором мы находились, единственной мыслью у всех было – спастись. Все понимали, что может ожидать членов семей военнослужащих в чужой стране. С каждым прожитым часом надежды на спасение таяли.

Связь в городе уже давно отсутствовала. Удостовериться в правдивости информации и деталях тогда было нереально. Мы цеплялись за любую возможность вырваться из осаждённого города, понимая, что здесь нас ждёт позорный плен, бесчестие, смерть.

Прошло несколько часов с момента приезда на вокзал. Все молчали, боясь услышать правду – никакой эвакуации не будет! Возвращаться в госпиталь пешком под обстрелом никто не решился. Нас было человек сорок, все члены семей военнослужащих. Между собой не все были знакомы. Надо было что-то предпринимать».

Моя мама, у которой за плечами был опыт первой мировой войны, предложила не покидать здание вокзала. Здание крепкое и защищает от пуль и осколков.

«Наступал вечер. Шум боя то затихал, то разрастался с новой силой. К вечеру установилась относительная тишина, лишь где-то в отдалении были слышны отдельные взрывы и винтовочные выстрелы. Несколько человек, несмотря на опасную ситуацию, приняли решение уйти с вокзала. Судьба их неизвестна. В зале ожидания вокзала нас оставалось около тридцати человек. Это были жены младших офицеров, их родители и дети».

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА

В первые дни оккупации Либавы по доносу были расстреляны тысячи военнослужащих и рабочих из отрядов самообороны. Первые расстрелы евреев происходили в парке Райниса. За семь дней обороны Либавы было разрушено полностью сто пятьдесят