Москаленки к культуре тяготели: Мария Матвеевна привлекала в дом образованную молодежь – и тогда танцам, музицированию, мелодекламации, горячим беседам не было конца.

Кстати, в Нежине родился и провел детские годы Юрий Федорович Лисянский, вместе с Иваном Крузенштерном руководивший первым российским кругосветным плаванием. При желании можно усмотреть нечто символическое в том, что полет вокруг Земли первого искусственного спутника и первое для России кругосветное плавание состоялись благодаря двум мальчикам, выросшим в Нежине…

* * *

«Маленький черноглазый мальчик сидел на ступеньках дедовского дома и улыбался солнечным зайчикам, прыгнувшим из весенних луж на уже сухое и теплое дерево крыльца. Он улыбался, он не знал, что у него уже нет отца»[2], – грустно записал в блокноте Ярослав Голованов. Он все стоял и стоял против каменного дома и представлял сменившую мужа за прилавком полноватую, очень подвижную Марию Матвеевну. И вспоминал свое детство: постоянную службу и разъезды родителей-артистов. Как скучал он по маме, как ждал ее возвращения! А для маленького Сережи Нежин – это разлука и с отцом, и с матерью. Мария Николаевна уже училась в Киеве на Высших женских курсах. Она выбрала французское отделение – хотела, наверное, походить на девушку из дворянской среды.

Голованов прав: на всех нежинских фотоснимках Сережа очень печален. Как-то, уже став Главным конструктором, Сергей Павлович обронил грустные слова: «Детства у меня не было».

Человеческая память слоиста. Первые ее слои потом уходят в глубину – и человек забывает свои самые ранние детские впечатления. Остаются только самые яркие, те, в которых блеснет прообраз будущей судьбы. Но в возрасте четырех-пяти лет ребенок еще ясно помнит себя двух-трехлетним. И Сережа тоже помнил. И очень тосковал об отце. О его теплых руках, о его объятиях, о его родной улыбке – Павел Яковлевич любил сына и не хотел с ним расставаться, даже пытался вернуть Сережу через суд.

Ребенок ждал отца все время: вот откроется калитка, и он войдет. Но калитку всегда закрывали на замок: так приказала родителям Мария Николаевна, опасавшаяся, что отец выкрадет сына. Сережа залезал на высокую крышу погреба и все смотрел, смотрел на улицу: не идет ли отец, не приехала ли мама. Тянулись груженые подводы, уличная вечная суета наводила дрему, Варвара Ивановна наконец открывала калитку – это приходила учительница гимназии, похожая на преподавательницу из «Легкого дыхания» – рассказа Бунина. Когда бабушка заметила, что Сережа сам научился читать, она пригласила Л.М. Гринфельд для занятий с ним. Позже Л.М. Гринфельд вспоминала, что Сережа жил в окружении взрослых, знакомых детей-сверстников у него не было, он не знал игр с ребятами и часто бывал совершенно один в доме. В одиночестве он строил башни, дома, мосты из кубиков и дощечек. Быстро освоил счет и арифметические действия и проявлял пытливость: с удовольствием слушая, как читает учительница басни Крылова, допытывался до значения незнакомых слов.

Порой уделял племяннику ласковую минуту внимания дядя Вася, брат матери, студент того же Нежинского историко-филологического института, который окончил Павел Яковлевич Королев. Сохранилось его фото, на котором пятилетний мальчик оставил трогательную надпись печатными буквами: «Дорогому Васюне от Сережи».

Детское одиночество развивает и усиливает интуицию. Один из основателей корпорации Sony Ибука Масару подчеркивал, что задача воспитателей – не заглушить ее голос. Он писал (да и не только он!): «Интуиция – важное условие любого значительного достижения. Все великие изобретатели полагались на свою интуицию, несмотря на свои огромные знания и опыт. Интуиция перекрывает все пять чувств…»[3]

…В 1914 году началась Первая мировая война. Вскоре на улицах появились раненые. Плохо стало и с торговлей. Окончательно поставил семью Москаленко под угрозу разорения предприниматель Гордин – зная, что даже до императорского двора дошла слава о нежинских огурчиках, он начал массовое производство соленых огурцов. Тягаться с заводчиком Мария Матвеевна не смогла.

Свернули торговлю, продали любимый дом с чудесным садом, переехали в Киев.

* * *

А за четыре года до этого произошел один эпизод, который обязательно отмечают в рассказах о детстве Королева, – полет на самолете Уточкина летом 1910 года, увиденный маленьким Сережей Королевым, пришедшим с бабушкой и дедом на ярмарочную площадь Нежина.

Наталья Сергеевна Королева тоже пишет о полете Уточкина в книге «Отец»: «В семье еще долго говорили об этом событии, и Мария Матвеевна заявила: “Пока не полетаю на самолете, не умру”. К сожалению, ее мечта так и не сбылась. А Сереже Королеву открылось необычайное: “Оказывается, не только птицы, но и человек может летать!”»

Давайте попытаемся восстановить туманный след детского впечатления.

Одинокий мальчик, лишенный детских игр со сверстниками, живущий за крепко запертой калиткой, внезапно оказался на ярмарочной площади, до краев полной людей, горящих единым факелом возбужденного ожидания, а после того, как небольшой самолет-биплан, грохоча, взлетел, – экстатического, плещущегося восторга. Кто-то кричал, что полет слишком короткий, такие возгласы тонули в общем ликовании и аплодисментах. Обилие ликующих людей должно было потрясти ребенка. И восторг бабушки, вскричавшей:

– Чудо!

И удивление деда, повторившего:

– Чудо.

Все эмоциональные краски этой грохочущей, гудящей, рукоплещущей удивительной картины слились в нечто необыкновенное. А сам полет поразил так сильно, что у Сережи сразу появилась новая игра – он залезал в пустую бочку, приготовленную для огурцов, и представлял себя пилотом. Поразило его и то, что летчика, вызвавшего людской восторг, звали Сергеем. Он знал, что он тоже Сергей.

Имя человека, потрясшего наше воображение, совпадающее с нашим собственным, может стать тайным сигналом, определяющим не только отдельные события нашей жизни, но в некоторых случаях – линию судьбы. Тем более в детстве, когда личность еще не до конца сформирована, не отделена от окружающих четкими границами, сливается с ними, – тезка воспринимается ребенком как часть собственного «я». И, став взрослыми, мы нередко принимаем решения, не отдавая себе отчета в обусловленности выбора вещами, нами на сознательном уровне не замечаемыми, – об этом феномене психики догадывается каждый склонный к самоанализу

Сережа, слыша восторженные слова о Сергее Уточкине, невольно соотносил их с собой, и, возможно, ему на миг приоткрылся туманный образ будущего, тихий голос интуиции шепнул: и его, Сергея Королева, ждет что-то необыкновенное, что-то подобное полету Уточкина.

* * *

Составляя психологический пазл «Королев», пытаясь разгадать тайну его личности, никак нельзя оставить в стороне, так сказать, «наземный стартовый комплекс»: обоюдное и очень мощное стремление двух родов, отцовского и материнского, – вырваться за пределы своего социального статуса, за пределы ограничений происхождения. Оно передалось Сергею Королеву и, утратив