«Шрейдерс, Кадинский и Фрейлих просили меня нарисовать их портреты и предложили деньги вперед. Я никогда не брал денег вперед за работу, а сегодня взял, и, добре помогорычовавши, отправился я в очаровательное семейство м<адам> Гильды и там переночевал. И там украли у меня деньги – 125 рублей. И поделом, вперед не бери незаработанных денег. Поутру прихожу домой, другое горе: ночью проехал Фёдор Лазаревский[40]. Был у Даля, посылал искать меня по всему городу и, разумеется, меня не нашли. И теперь его карточка лежит у меня на столе, как страшный упрек на совести».

На следующий день пришлось идти обедать к В. И. Далю и рассказывать там вместо правды выдуманную историю о поездке в Балахну.

Особенно интересны записи в дневнике, сделанные 16 и 18 декабря.

16 декабря: «Ввечеру отправился я к В. И. Далю засвидетельствовать ему глубокое почтение от Ф. Лазаревского. После поздорованья и передачи глубочайшего почтения, одна из дочерей его села за фортепьяно и принялася угощать меня малороссийскими песнями. Я, разумеется, был в восторге не от уродливых песен, а от ее наивной вежливости. Заметив, что она довольно смело владеет инструментом, я попросил ее сыграть что-нибудь из Шопена. Но так как моего любимца налицо не оказалось, то она заменила его увертюрою из “Гугенотов” Мейербера. И, к немалому удивлению моему, исполнила это гениальное произведение лучше, нежели я ожидал. Скромная артистка удалилась во внутренние апартаменты, а мы с В. И., между разговором, коснулись как-то нечаянно псалмов Давида и вообще Библии. Заметив, что я неравнодушен к библейской поэзии, В. И. спросил у меня, читал ли я Апокалипсис. Я сказал, что читал, но, увы, ничего не понял; он принялся объяснять смысл и поэзию этой боговдохновенной галиматьи и в заключение предложил мне прочитать собственный перевод Откровения с толкованием и по прочтении просил сказать свое мнение. Последнее мне больно не по душе».

18 декабря: «Читая подлинник, т. е. славянский перевод Апокалипсиса, приходит в голову, что апостол писал это Откровение для своих неофитов известными им иносказаниями, с целию скрыть настоящий смысл проповеди от своих приставов. А может быть, и с целию более материальною, чтобы они (пристава) подумали, что старик рехнулся, порет дичь, и скорее освободили бы его из заточения. Последнее предположение мне кажется правдоподобнее.

С какою же целию такой умный человек, как В. И., переводил и толковал эту аллегорическую чепуху? Не понимаю. И с каким намерением он предложил мне прочитать свое бедное творение? Не думает ли он открыть в Нижнем кафедру теологии и сделать меня своим неофитом? Едва ли. Какое же мнение я ему скажу на его безобразное творение? Приходится врать и из-за чего? Так, просто из вежливости…

Не знаю настоящей причины, а вероятно, она есть. В. И. не пользуется здесь доброй славою, почему – все-таки не знаю. Про него даже какой-то здешний остряк (вероятно, П. В. Шумахер. – Е. Н.) и эпиграмму смастерил; вот она:

У нас было три артиста,

Двух не стало – это жаль.

Но пока здесь будет Даль,

Всё как будто бы не чисто».

Последнюю запись о В. И. Дале Т. Г. Шевченко сделал за 5 дней до отъезда из Нижнего Новгорода, 3 марта 1858 года:

«Давно ожидаемую книгу “Детство Багрова внука” сегодня получил с самою лестною надписью сочинителя. Книга была послана из Москвы 7 февраля и пролежала до сегодня у сухого Даля. Могла бы и навсегда остаться у него, если бы я сегодня случайно не зашел к нему и не увидел ее. Он извиняется рассеянностью и делами. Чем хочешь извиняйся, а все-таки ты сухой немец и большой руки дрянь. И что вздумалось Сергею Тимофеевичу <Аксакову> делать моим комиссионером Даля, тогда как ему мой адрес известен. Не думал ли он через это познакомить меня с ним? Добрейший Сергей Тимофеевич!»

А. Н. Аксаков

Расскажем еще об одном нижегородском знакомом В. И. Даля. Александр Николаевич Аксаков – племянник автора повести «Детские годы Багрова-внука» Сергея Тимофеевича Аксакова. Этот молодой человек в 1845–1851 годах учился в Александровском лицее, владел несколькими иностранными языками, хорошо рисовал, был знатоком народной медицины, увлекался спиритизмом. По окончании лицея А. Н. Аксаков поступил в Министерство внутренних дел и был назначен членом экспедиции П. И. Мельникова-Печерского по изучению раскола. В 1856 году поступил на службу в палату государственных имуществ в Нижнем Новгороде, где познакомился с В. И. Далем.

Молодого человека (на 31 год моложе нашего героя) сблизило с Владимиром Ивановичем общее увлечение спиритизмом. В 1866 году в Лейпциге вышла книга, на титульном листе которой напечатано: «Опытные исследования о спиритизме Роберта Гера, заслуженного профессора химии Пенсильванского университета, доктора медицины и члена разных ученых обществ. Перевел с английского и издал Александр Аксаков». По свидетельству А. Н. Аксакова, эту книгу он переводил совместно с В. И. Далем.

Отставка

В сентябре 1856 года в Нижегородскую губернию был назначен новый военный губернатор – А. Н. Муравьёв. В этом же году, 10 ноября, ушел из жизни министр Л. А. Перовский. На его место назначили родного брата нижегородского губернатора – М. Н. Муравьёва.

На первых порах отношения с братьями у В. И. Даля были неплохие. Об этом свидетельствуют записи в его формулярном списке:

Здание Удельной конторы

«В награду отлично усердной и ревностной службы Всемилостивейше пожалован кавалером ордена Святого Станислава 1 степени. 1858 г. 17 апреля»; «В 1858 году Его Высокопревосходительством председателем Департамента уделов объявлены благодарности: 1) за успешные действия при отдаче крестьянских девочек Нижегородского имения в обучение грамоте. Предписание Департамента уделов 8 июля № 705, и 2) за успешность в усилении садоводства. Предписание Департамента уделов 29 июня № 11»; «По всеподданнейшему представлению председателя Департамента уделов, ходатайству начальника Нижегородской губернии в награду за отлично ревностную службу Всемилостивейше пожалован годовым содержанием. 1858 г. 8 ноября».

В 1859 году что-то пошло не так. Возможно, свою роль сыграли личные качества нового министра. Публицист Н. В. Шелгунов, служивший под началом М. Н. Муравьёва, вспоминал:

«Муравьёв был честолюбив, властолюбив и деспотичен; прощать он не умел и всегда увлекался личными чувствами». Однако мемуарист отметил: «…Но этот же самый