– Правда. Она замечательная женщина. И я…

– Надеюсь, вы не собираетесь на ней жениться, – властно перебил Ярустовский. – Учтите, подобным необдуманным поступком вы испортите себе репутацию. Подумайте об этом.

Столь грозное предупреждение для слабохарактерного человека было равносильно приговору. Но на Щедрина давить в нравственном плане – только время зря тратить. Как и следовало ожидать, чиновничья тупость оказала на композитора обратное воздействие, и его нежность к «зачумленной» балерине только усилилась. Они стали встречаться каждый день и вскоре поженились.

До тех пор, покуда Майя Михайловна состояла в штате Большого театра, она разлучалась с Родионом Константиновичем, лишь когда выезжала на зарубежные гастроли. Но с 1990 года, когда Юрий Григорович уволил Плисецкую вместе с Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым, супруги уже не покидали друг друга практически никогда. Вспоминая об этом, поневоле искренне завидуешь: как же повезло этой Женщине с этим Мужчиной!

Плисецкая о своем суженом: «Все последние годы моя жизнь принадлежит только моему мужу, потому что у него премьеры, концерты по всему миру – где его играют, мы туда едем. А играют много. За последнее время мы были минимум в десяти городах: Лондоне, Белграде, Глазго, Берлине… Последний раз – в Петербурге, Гергиев играл «Очарованного странника». Мне несказанно повезло с мужем. Мы более полувека вместе. Он меня любит сейчас так же, как и любил в молодости…

…Нет, что ни говорите, но супруг у меня – человек особенный. Вообще из другой оперы. Он очень честный человек. Он не обманывает ни маленьких, ни больших, никаких людей. Уверена: именно такие люди Богу угодны. Сейчас мы с Родионом Константиновичем живем в Мюнхене. Он очень напряженно работает. Его музыку на Западе часто исполняют. Я рада и горда тем, что музыка Щедрина много звучит в мире, счастлива сопровождать его на концерты как жена. Всю жизнь обожаю, боготворю Щедрина. Исписала тысячи страниц писем к нему – из каждого государства, из каждого города, каждого отеля на всяком моем гастрольном пути. Блестящий, Богом, музами музыки отмеченный человек, неотразимо обаятельный, источающий вокруг себя благотворную радиацию. Человек редкостной щедрости, точнее, идеально совпадающий со смыслом своей фамилии. Нам с ним никогда не бывает скучно. Мы никогда не приспосабливались друг к другу – не было необходимости. Щедрин был всегда, во всех поступках ко мне идеален. Есть у нас дом, не дача, а именно дом в Литве. (Мама Плисецкой Рахиль Михайловна родилась в тех краях. – М. З.) Там мы всегда встречаем Новый год. К нам в Мюнхен часто приезжают наши друзья-соотечественники, из других стран. Регулярно мы приезжаем и в Россию».

Щедрин о своей дорогой половинке: «Сколько раз в жизни я провожал ее? А встречал? Может, жаль, что не считали. Мы буквально не пропустили ни дня, чтобы не услышать голоса друг друга в телефонной мембране, когда расстояния разлучали нас. Сколько я видел ее спектаклей, репетиций? На каких моих концертах и премьерах она не бывала? Она не сидела в зале только тогда, когда бывала в поездке. После каждой премьеры, если проходила она не в Москве и один из нас там не был, мы бросались к телефонам, чтобы рассказать, как все прошло, как публика, как коллеги. Балерина она великая. С этим уже не спорят. Для развития балета в XX веке она сделала гигантски много. Но Майя и великая женщина. Женственнее ее быть невозможно…

Какая она в жизни? В моей жизни? Совсем непритязательная. Заботливая. Участливая. Добрая. Ласковая. Совсем ничего от Примы, от триумфаторши, привыкшей к овациям. Конечно, она живет в своем мире. Мире своего искусства. Дозваться ее из него может быть иногда нелегко. Я давно привык, если вдруг где-то на улице она останавливается как вкопанная и что-то начинает пробовать ступнями или кистями рук, как делают балетные артисты. Сумасшедшинки здесь нет. Могу вас заверить. Она жестокий реалист. В характере Майи совмещаются покорность и бунтарство. Она может легко подчиниться воле балетмейстера, буквально раствориться в его замысле. Но таким балетмейстером должен быть Морис Бежар. Когда Майе что-то не нравится, в ней просыпается демон. То-то обиженных на нее хватает. Быть Майей Плисецкой нелегко. Да и мужем Майи Плисецкой сложно. Но никогда не тяготился я Майиными проблемами. Ее заботы да обиды всегда трогали меня сильнее, чем свои собственные. Наверное, объяснения этому, кроме слова «любовь», не подыщешь. Часто, перебирая прошлое, говорю я Майе: «Странная у нас жизнь – мятущаяся, кочевая, на чемоданах. Но никогда не скучная». Она лучшая среди самых прекрасных женщин планеты. В Майе мне все мило. Балерина она великая. Но и великая женщина. Балетные говорят, что у нее характер трудный, тяжелый. А по мне – характера мягче, покорнее предположить нельзя. Ходить надутой, затаившей злобу, с перекошенной «ведьминой» физиономией ей совсем несвойственно. Тут уж позавидуйте мне, господа мужчины, сполна! Это редкое для женской половины человечества достоинство так облегчает совместную супружескую жизнь. Но ведь чтобы не было надутости и злобы, должна быть Любовь. И все! Только обязательно – с большой буквы. Без всяких «но» и «если бы». Когда за любимую горой.

В течение всей своей жизни, каждый день, каждый час она все делала супротив себя, все – наоборот, наперекор общепринятому, общеположенному. Говорила, когда надо было молчать. Молчала, когда надо было говорить. Грубила, когда надо было сказать спасибо. Благодарила, когда вопить было надо. Взрывалась, когда ждали улыбки. Улыбалась, когда лучшим ответом был бы пинок под зад. Все – наоборот. Все вопреки. Вопреки тому, за что нынче присуждают почетные премии. И все-таки она получала их одну за другой.

В Майе мне все мило. Как поутру она с ленцой поднимается с постели. Как чистит зубы. Как пьет воду. Заваривает кофе. Глядит в окно – что за день сегодня на дворе? Как неторопливо одевается. Рассматривает себя перед зеркалом. Как, морщась, глотает предписанную врачами пилюлю. Впрочем, к врачам ходить не любит. Надо принуждать, заставлять. По дороге обычно спрашиваю:

– Что сказать (врач-то немецкий), где, что тебя беспокоит?

Всегдашний ответ:

– Пускай врач сам догадывается. На то он и доктор. Собаки-то ничего не говорят. Молчат.

Мне меряют давление. Надо и у Майи проверить. Следует обязательное:

– А мне-то зачем?

Предписанные таблетки вмиг теряются.

Майя бесконечно женственна. Ни доли мужского гормона в нее с рождения не заложено. Но в твердости характера ей не откажешь. Он у Майи сильный. Сильный, но очень женственный. Она вспыльчива. Реактивна. Но редкостно отходчива. Это редкое для женской половины человечества достоинство так облегчает совместную супружескую жизнь.