Утром, обращаясь ко мне, он говорит: «Ну вот, наконец, вышли на свою землю. Помучились, а теперь достанется нам и от своих». Помню, я довольно резко ответил: «Не рекомендую вам высказывать такие мысли, можете слабого человека и напугать, и он, пожалуй, решит вернуться назад. Если у вас совесть чиста, то все будет хорошо». Хотя, как теперь известно, во многом он был прав.

На следующий день я пришел в город Ефремов. По дороге видел много разбитых, брошенных немецких орудий, сгоревших танков, валяющихся на земле мертвых солдат фашистской армии, засыпанных снегом. Явился в Ефремовский военкомат, где мне сказали, что если я не местный житель, то мне надо зарегистрироваться на пересыльном пункте, расположенном в полуразрушенной школе, которая совсем недалеко.

Прихожу в школу, вижу человека, обращаюсь к нему с вопросом: как здесь зарегистрироваться? «Да вот, бери карандаш, лист бумаги и всех, кто будет подходить, записывай, а потом этот список надо передать вон в ту комнату, там за столом сидит начальник нашего пересыльного пункта».

Мне не хочется этим заниматься. «Могу я записаться у вас?» – «Пожалуйста, я не возражаю». Записав меня, он говорит: «А теперь вы свободы до трех часов. В три часа нас поведут обедать». Произошло это в десять часов утра. До трех часов дня времени было еще достаточно много. Я решил пойти на станцию Ефремов и найти там начальника службы пути, занимающегося восстановлением движения на дороге. Им оказался инженер, по национальности грузин, окончивший Тбилисский институт железнодорожного транспорта, по возрасту мой ровесник. У меня с ним нашлось много общих знакомых, в частности, я хорошо знал двух его учителей профессоров Кириака Самсоновича Завриева и Николая Ивановича Мусхелишвили. Эти ученые были широко известны не только в СССР, но и за его пределами.

Он выдал мне талон на обед и, кроме того, пригласил прийти к нему вечером в контору на ужин – ему обещали принести большую миску вареной картошки и три килограмма соленых огурцов. «Здесь же, в конторе, вы можете и переночевать», – сказал он. Пообедав по талону в станционной столовой, к трем часам я вернулся на пересыльный пункт, где уже выстроились шеренги солдат-окруженцев, готовившихся идти на обед. Человек, который утром меня зарегистрировал, посоветовал мне доложить о себе находившемуся здесь комиссару пересыльного пункта и получить от него соответствующие указания.

Узнав, что я научный работник и что у меня сохранился московский паспорт, комиссар включил меня в группу командного состава и предложил подняться на второй этаж школы и пройти проверочную беседу вместе с офицерами сегодня же. У двери комнаты в коридоре второго этажа образовалась очередь, состоящая из командиров Красной армии, вышедших из окружения. К ним я и присоединился. Очередь двигалась достаточно медленно. Беседу с нами проводили два представителя Красной армии. В течение часа очередь сократилась не более чем на два-три человека. Произошел инцидент. К двери комнаты подошел молодой человек, одетый в белый полушубок, чистота его поверхности резко контрастировала с внешним видом одежды, которая была на нас. Подойдя к двери и увидев, что около нее столпилось много людей, он в резкой форме и достаточно грубо сказал: «Что вы, как бараны, здесь скопились, не даете пройти?» Все молча расступились, я же, не отдавая себе отчета в том, что делаю, поддавшись эмоции, мгновенно среагировал. С возмущением и достаточно громко я выкрикнул: «Кто вам дал право оскорблять воинов Красной армии?! Это не бараны, а люди, защищавшие свою Родину, не раз смотревшие в глаза смерти. Стыдно должно быть вам. Вы своей бестактной репликой нанесли незаслуженную всем нам обиду».

Он посмотрел на меня, ничего не сказав, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Подошла моя очередь. Я попал к человеку, одетому в белый полушубок. Беседа продолжалась свыше часа. Рассказав все, что пришлось пережить, я почувствовал гордость за свое поведение в эту сложную полосу моей жизни. Пережитое сделало меня лучше, явилось проверкой на прочность моего нравственного облика. Слово «Родина» стало звучать богаче, оно наполнилось новым для меня и каким-то особенно светлым содержанием. Мне пришлось встречаться с людьми, переживающими тяжелое народное горе, и они открылись мне во всем своем духовном величии.

Беседа закончилась в то время, когда хождение по улицам было уже запрещено. В городе действовал комендантский час. Поэтому воспользоваться приглашением прийти на ужин и переночевать в конторе моего теперь уже знакомого начальника службы пути мне не пришлось. Над Ефремовом в темное время суток возникал облачный купол, на котором отражались огненные языки догорающих зданий города.

Провел ночь, сидя на скамейке в помещении школы с окнами почти без стекол. Утром встретился с комиссаром и узнал от него, что начальник пересыльного пункта решил меня направить в Москву по месту жительства. «А сейчас, – сказал он, – вы должны пройти к военкому Ефремовского военкомата и узнать его мнение по поводу нашего решения. Если он сочтет его правильным, то спросить, оформит ли он необходимый документ». Все это было для меня настолько неожиданным, как гром в ясный день, но удивительно радостным. Такого события я никак не ожидал. Оказаться в Москве хотя бы на один час после всего того, что пришлось пережить, было великим для меня счастьем.

Я тут же пошел, вернее, побежал в военкомат. Подойдя к кабинету военкома, я стал свидетелем следующего эпизода. Я услышал громкий, возбужденный голос: «За такой поступок следует вас считать дезертиром и отдать под суд военного трибунала. Почему вы не явились на призывной пункт еще в июле, а пришли только сегодня, после освобождения нашего района от немецкой оккупации?» Затем, без всякого интервала, сменив гнев на милость, голос довольно спокойно обратился к своему заместителю: «Возьмите его на учет и направьте в ту часть, которая сейчас формируется». Увидев меня, он спросил: «А вы ко мне с каким вопросом?» Я сообщил ему все, что мне было поручено сказать. И тут же услышал: «Ваше начальство приняло совершенно правильное решение, так и передайте ему, бумагу подпишу».

Вернувшись на пересыльный пункт, я получил подписанный документ о том, что я направляюсь в Москву и должен встать на учет в Краснопресненском военкомате. Необходимо было лишь поставить печать и получить подпись местного военкома. Полностью оформленное командировочное удостоверение начальник пересыльного пункта просил затем показать ему.

В военкомате меня ждали и очень быстро оформили удостоверение, которое давало мне право действовать уже теперь по своему усмотрению: выйти на перекресток и, воспользовавшись попутной машиной, отправиться на ближайший вокзал действующей