«Выбранные места из переписки с друзьями»

Н. В. Гоголь в 1840-е годы из здравствовавших тогда русских писателей был самым близким В. И. Далю по духу. И В. И. Даль своим творчеством был близок Н. В. Гоголю. Автор «Мертвых душ» писал о коллеге по перу:

«Всё у него правда и взято так, как есть в природе. Ему стоит, не прибегая ни к завязке, ни к развязке, над которыми так ломает голову романист, взять любой случай, случившийся в русской земле, первое дело, которого производству он был свидетелем и очевидец, чтобы вышла сама собой наизанимательнейшая повесть. По мне он значительней всех повествователей-изобретателей».

Н. В. Гоголь

Нашего героя не могла не огорчить ожесточенная критика со стороны западников в адрес автора «Выбранных мест из переписки с друзьями» (СПб., 1847). Не будем цитировать хорошо известные отрицательные высказывания В. Г. Белинского, сделанные в его рецензии «“Выбранные места из переписки с друзьями” Н. Гоголя» (Современник. 1847. № 2) и в личном письме к Н. В. Гоголю из Зальцбрунна от 15 июля 1847 года. Приведем более спокойные, но столь же неприятные для автора книги слова Н. Ф. Павлова. Он автор серии статей, напечатанных в 1847 году в № 28, 38, 46 «Московских ведомостей» под названием «Письма Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю по поводу его книги “Выбранные места из переписки с друзьями”». В газете были опубликованы письма – первое, второе и четвертое[19] (в том же 1847 году эти письма по настоянию В. Г. Белинского были перепечатаны в «Современнике», в № 5, 8). В своем первом письме Н. Ф. Павлов сказал:

«Книга ваша есть плод высокой потребности человека, но потребности, искаженной таким странным образом, что нельзя узнать даже ее первоначального вида. Душе нашей свойственно испытывать недостаточность земного бытия и страдать неутомимой жаждой вечности. <…> Человек оглядывается с благочестивым смирением на всю прошлую жизнь, и его собственная личность и всё сделанное им покажется ему так мало, так ничтожно, что он невольно захочет это чувство смирения передать в словах: а дьявол напитает их духом неслыханной гордости. <…>

Да, есть какое-то адское сопротивление в нас самих самим нам. Мы не в силах часто дать благой мысли плоть и кровь; видим цель, идем к ней, кажется, по прямой дороге – и попадаем не туда».

Н. В. Гоголь ответил критикам сочинением, которое было напечатано уже после его смерти и названо публикатором (С. П. Шевырёвым) «Авторская исповедь». В этой «исповеди» к Н. Ф. Павлову обращены слова:

«Не могу скрыть, что меня еще более опечалило, когда люди, также умные, и притом нераздраженные, провозгласили печатно, что в моей книге ничего нет нового, что же и ново в ней, то ложь, а не истинно[20]. Это показалось мне жестоко».

А вот мнение о «Выбранных местах из переписки с друзьями» еще одного западника, В. П. Боткина. Он 28 февраля 1847 года написал П. В. Анненкову из Москвы:

«Можете представить себе, какое странное впечатление произвела здесь книга Гоголя; но замечательно также и то, что все журналы отозвались о ней, как о произведении больного и полупомешанного человека; один только Булгарин приветствовал Гоголя, но таким язвительным тоном, что эта похвала для Гоголя хуже пощечины. Этот факт для меня имеет важность: значит, что в русской литературе есть направление, с которого не совратить ее и таланту посильнее Гоголя; русская литература брала в Гоголе то, что ей нравилось, а теперь выбросила его, как скорлупу выеденного яйца. <…> Замечательно еще то, что здесь славянская партия теперь отказывается от него, хотя и сама она натолкнула на эту дорогу».

Нет, не все отвернулись от Н. В. Гоголя. Один из лучших критиков того времени и замечательный поэт А. А. Григорьев написал автору «Выбранных мест из переписки с друзьями» в октябре 1848 года:

«Простите меня, что я поднимаю вопрос, теперь уже старый (ибо в наше время с невероятною быстротою всё новое делается уже старым), но тем не менее далеко-далеко не решенный вопрос о вашей книге, наделавшей столько шуму, навлекшей на вас столько неправых обвинений и, к сожалению, столько постыдных похвал от ваших прежних порицателей. За исключением немногих дельных отзывов (Шевырёва, например) всё остальное, писанное о вашей „Переписке с друзьями“, отличается невероятною дикостью, к тем страшным духовным интересам, которые составляют ее содержание, или добросовестным, но неистово-фантатическим противоположением…».

Н. В. Гоголь был очень близок с семейством Аксаковых. Беллетрист Н. Ф. Павлов писал:

«…Нигде не видели Гоголя… таким хохлацки веселым и нараспашку, как в доме Аксаковых».

Глава семейства – Сергей Тимофеевич – писатель, произведения которого переиздаются, но что важнее, читаются до сих пор. Кто в раннем детстве не зачитывался сказкой «Аленький цветочек», а став постарше – «Семейной хроникой» и «Детскими годами Багрова-внука»? Рыболовы и сегодня с интересом перечитывают «Записки об уженье рыбы», охотники – «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» и «Рассказы охотника о разных охотах». Долголетний интерес к творчеству писателя объясняется просто – он был очень требователен к себе. Во время работы над «Записками ружейного охотника» Сергей Тимофеевич сообщал сыну Ивану:

«Я написал “Гуся” и “Лебедя”, Гоголь и то и другое очень хвалит, но я недоволен; впрочем, я надеюсь исправить».

Большой интерес представляют оставленные С. Т. Аксаковым воспоминания «История моего знакомства с Гоголем». Сергей Тимофеевич, долгие годы общавшийся с гением, в своих мемуарах вынужден был признаться, что отношения его самого и его семьи с Н. В. Гоголем были «долговременной и тяжелой историей неполного понимания Гоголя людьми самыми ему близкими, искренно и горячо его любившими».

С. Т. Аксаков

Аксаковы не поняли «Выбранные места из переписки с друзьями». После прочтения половины книги Сергей Тимофеевич написал 11 января 1847 года сыну Ивану, поэту и публицисту:

«Увы, она превзошла все радостные надежды врагов Гоголя и все горестные опасения его друзей! Самое лучшее, что можно сказать о ней, – назвать Гоголя сумасшедшим. Мы прочли только половину: читать ее долго слишком тяжело».

Дочь Вера приписала:

«Получена книга Гоголя, и мы пришли в ужас и уныние.