Уклончиво:

— У меня было дело.

— У вас было дело, на которое нужны были деньги, так, что ли?

— Да.

— Что же, это дело не состоялось?

— Да, не состоялось.

— А вы можете указать, к кому вы имели дело? Если не секрет, то в чем оно заключалось и было ли это дело ваше личное или товарищества, в котором вы состоите членом правления?

Молчание. Председатель к Z:

— Если вы не хотите отвечать на некоторые вопросы, то принудить вас никто не может, и в таком случае вы можете сказать: «На этот вопрос не могу или не хочу ответить».

Z оживился. Это разъяснение как будто его подбодрило. Я повторил вопрос. Z ответил:

— По некоторым причинам не могу указать вам лицо, с которым имел переговоры, а дело было мое личное.

— Сколько дней вы прожили в Ростове до кражи у вас денег?

— Два дня.

— Где вы останавливались?

— В гостинице Белова.

— Кто с вами там жил? Или вы были один?

— Я был не один.

— А кто с вами был?

Пауза, кажущаяся приданной обстановкой большой, долгой. Тихо:

— Мой сын.

— Он с вами живет?

— Нет.

— Он военный?

— Да.

— Приехал ваш сын в Ростов, списавшись с вами?

— Да.

— Уехал он раньше вас?

— Да.

Задавая эти вопросы, я также волновался и почему-то встал, что произвело впечатление на Z. Он немного отодвинулся, искоса посмотрев на меня. Я твердым голосом вызывающе спросил:

— Чьи деньги у вас украли — ваши или общественные?

Опять тяжелая пауза, и я уверен, что Z, как и присутствовавшие в суде, подумали, что мне это известно. Председатель не верил мне, что я не знал ничего о Z.

— У меня были деньги товарищества.

— Ровно 3500 рублей или больше?

— Было 4000 рублей, но 500 рублей лежали в кошельке и уцелели.

— Почему вы их разделили?

— Случайно.

— Как же вы рассчитались с товариществом?

— Мне дали рассрочку на пять лет, и я должен платить по 700 рублей в год.

— Платите помесячно?

— Да.

— Ваш сын помогает вам выплачивать 3500 рублей?

— Да, помогает.

— Вы остались на службе в товариществе?

— Да.

— Продолжаете ведать кассу?

— Нет.

— Когда состоится годовое собрание товарищества?

— Месяцев через шесть.

— Зачем вы взяли из кассы 4000 рублей? По какому постановлению или разрешению?

— Позвольте мне не ответить на этот вопрос. Деньги у меня украли.

Жалко мне стало и этого старика, который чувствовал себя затравленным. В зале тишина. Присяжные не сводили глаз с Z.

— Вы были одеты в этой тужурке, когда вас обокрали?

— Да.

— Объясните, как можно залезть в карман, если тужурка застегнута?

— Она, вероятно, была расстегнута. А если она расстегнута, то легко залезть чужой руке в карман.

— Расстегните, пожалуйста, тужурку.

Дрожащими пальцами Z стал расстегивать тужурку. Карман оказался лежащим высоко. Карман был пуст. Присяжные, двое-трое, подошли, посмотрели на карман, а один высоко поднял локоть, с затруднением всунул руку в карман.

— Обвиняемый стоял сзади вас?

— Не заметил.

— Когда вы схватили руку, вам пришлось повернуться в сторону?

— Не помню.

— Все же покажите нам, как вы стояли и как вы поймали руку.

Неопределенно и малопоказательно, слабо двигаясь, Z пытался воспроизвести картину залезания в его карман.

— Пока не имею вопросов.

Тяжело опустился Z на скамью, вытер платком лоб и шею и впервые посмотрел на Окмана.

Вошел жандармский вахмистр. Рассказал, что его позвали. Подошел и увидел господина полковника, державшего за руку еврея — «этого самого». Отвел в канцелярию. Рассказал он, что нашел в кармане задержанного и что задержанный очень уж отказывался, что не крал, все вздыхал и говорил, что его в каком-то городе знают как хорошего человека.

Председатель к Окману:

— Вы слышали показания свидетелей? Не желаете дать объяснение?

Я ему сказал:

— Успокойтесь и расскажите.

Окман взволнованно начал свою печальную повесть, скоро успокоился и рассказал складно, не упустив ни малейшей мелочи. Присяжные внимательно слушали, один сердобольный покачивал головой в знак сочувствия. Трогательно было слушать, когда Окман, не поняв, видимо, какое впечатление произвел допрос Z, в заключение сказал:

— Они ошиблись и схватили меня за руку, но пред вами, как пред Богом, говорю: я не вор и не я украл их деньги!

Старшина присяжных улыбнулся и что-то шепнул своему соседу.

Речь товарища прокурора была сдержанна. Он оговорился, что многое неясно в этом деле, но прежняя судимость Окмана рассеивает все сомнения, почему он подлежит осуждению.

С прежней судимости Окмана я начал речь. Разобрал показание Z, отнюдь не подчеркивая, что считаю кражу придуманной, предоставил сделать выводы присяжным, но сопоставил горе двух стариков, прибывших в Ростов по делам своих детей или ради детей… Материал для защиты, казавшийся донельзя малым и неблагодарным до допроса Z, стал большим и благодарным. Председатель разъяснил, что прежняя судимость 26 лет тому назад вообще не является уликой, но сообщается для характеристики подсудимого.

— Да, — сказал он, — защитник сопоставил две правды — утверждение потерпевшего и отрицание подсудимого, и вы должны вспомнить при совещании показания, которые вы со вниманием выслушали. Но, помимо этого, вы обсудите вопрос о возможной ошибке со стороны Z, схватившего руку, которая оказалась ближе к нему другой, преступной.

Ушли присяжные совещаться.

— Ну что, Окман, — обратился я к нему, — выходит, будто вас оправдают.

Он:

— Почему вы так думаете?

Подошел взволнованный зять. Не успели мы обменяться несколькими словами, как услышали звонок присяжных. Вышли быстро. Окман замер. Председатель прочел ответ.

— Подойдите объявите, господин старшина присяжных, виновен ли Окман в том[252]

Громко:

— Нет, не виновен.

Обернулся я к Окману — не выдержали его нервы, заплакал старик.

На другой день утром пришел Окман с зятем. Вымытый, подстриженный, улыбающийся:

— Боже мой, боже мой, как это все хорошо прошло.

Посидели, поговорили, тепло распрощались.

Бедный старик! Подлее всего со стороны следователя, что не отпустил на поруки «из-за прежней судимости». После защиты я провел несколько счастливых часов довольства сделанным.

Янкель Хик

В течение трехлетних сезонов на Кавказских Минеральных Водах, главным образом в Пятигорске и Ессентуках, многие лечащиеся были обворованы. Почти все кражи были произведены чрезвычайно умело. Видимо, за намеченной жертвой долго следили, изучали ее жизнь, привычки, а затем обкрадывали. Часто полиция нападала на ложный след, арестовывала прислугу, но бесспорно выяснялась невиновность задерживаемых, а настоящий вор не обнаруживался. Из некоторых заявлений в полицию потерпевших видно, как искусно и безнаказанно производились кражи. Так, инженер Колосов, человек тучный, лечился в Ессентуках от ожирения. Жил он в меблированной комнате во втором этаже. Комната с балконом, выходящим в садик, прилегающий к