– Почему ты не спряталась, бабушка Каукаб?! – спрашивали мы у нее, пребывая в полнейшем потрясении и ужасе.

– Один из пилотов, сидящий за штурвалом самолета, был сослуживцем моего сына, – шутила она. – Он дал мне знать, что во время обстрела мне безопаснее находиться у моего дома, тогда он меня не тронет, так как стрелять будет только по людям, которые побежали к источнику.

– Ты говоришь правду, бабушка Каукаб? – с круглыми глазами спрашивали доверчивые дети.

– Да нет же, бабушка шутит, – объясняла им я. – Бабушка Каукаб хотела донести до нас лишь одну мысль. Наши жизни в руках лишь одного Всевышнего. Она полностью вверила себя Его воле и поэтому не испытывала ни капли страха.

* * *

Через год после гибели Гахрамана все родственники захотели отметить годовщину со дня его смерти более подобающе, нежели день его погребения, в который мы из-за бомбежки не смогли провести полноценной траурной церемонии. Родственники тех, кто погиб в тот день вместе с Гахраманом, захотели устроить поминки по своим усопшим отдельно, поэтому и у нас было решено годовщину проводить в своем кругу. Двое братьев мужа, Реза и Неймад, также приехали вместе со своими женами, Газаль и Кешвар. Все вместе мы были заняты подготовкой к траурному мероприятию, чистили рис, разделывали говядину для плова, кто-то накрывал на стол.

Побыв с нами немного, отец, сославшись на какие-то дела в Авезине, вынужден был нас покинуть. Ради собственного спокойствия я проводила его из дома и следила за ним до тех пор, пока он не исчез из виду. Вернувшись домой, я продолжила заниматься делами.

Однако наши надежды провести спокойное траурное мероприятие не сбылись, так как в тот самый день, когда мы все собрались в доме покойного Гахрамана, вновь началась бомбежка. Не успели послышаться взрывы, как люди привычно устремились в сторону окопов. Недалеко от нас на дом соседа упала бомба, разнесшая его в руины. Послышались крики. Джафара Шахбази, нашего соседа, подбросило в воздух взрывной волной, и его бездыханное тело упало на землю передо мной. Один из мужчин, бросившийся на помощь раненым, тоже был убит на месте.

Людям ничего не оставалось, как бежать к горе, где было безопаснее, чем в селении. Как только бомбежка приостановилась, приехало несколько машин скорой помощи, солдаты из которых в спешке забрали всех раненых и увезли их.

На горе с ночи до самого утра мы тряслись от холода, пока за нами не приехали военные на автомобилях и не увезли в селение Челле, где, по мнению солдат, было безопаснее.

Мясо и рис, что мы приготовили для поминок, так и остались нетронутыми дома. Так мы и отметили годовщину гибели Гахрамана.

* * *

В 1988 году мне исполнилось 27. Прошло уже восемь лет с начала войны, и, несмотря на то, что ежедневно мы были вынуждены слышать взрывы бомб и лязг танков, нам уже не приходилось каждый раз искать убежища на горе.

Однажды, когда я сидела на крыше дома, моем излюбленном месте в те времена, я увидела идущего к нам Рахима. Закинув ружье за спину и накрыв голову мокрым платком, чтобы как-то вынести дневную жару, он медленно приближался к нашему дому, как вдруг заметил меня на крыше.

– Салам, Фарангис! – улыбаясь, закричал он мне.

Жестом я дала ему знать о том, что у меня к нему дело, и тут же поторопилась спуститься вниз ему навстречу.

– Что ты делаешь там, на крыше?

– Строю себе вышку! – пошутила я. – Чтобы где-то там наверху спрятаться от иракцев.

– Да уж! – ухмыльнулся он. – Иракцы на самом деле очень близко и могут нанести удар в любой момент. Нам нужно быть начеку.

– Пойдем, попей чая. Посиди с нами немного.

– Нет, я недавно пил чай у мамы.

– То есть ты даже не хочешь выпить чая, которым угощает тебя родная сестра? – словно обижаясь, лукаво спросила я.

– По-моему, вы с мамой в итоге превратите меня в бочку. Под предлогом чая вечно меня задерживаете. Хорошо… задержусь у вас на несколько минут. Давай свой чай!

Предложив брату присесть во дворе, я отправилась на кухню, взяла вскипевший к тому времени на печке чайник, налила чай в пиалу и, бросив туда пару кусочков сахара, поставила перед братом.

– Рахим, что сейчас происходит на фронте? – сев напротив него, взволнованно спросила я. – Победа ведь будет на нашей стороне?

– Мы уже победили! Разве ты не видишь, что мы с ними сделали? Ты не поверишь, но я каждый день отправляюсь в их убежища, снимаю их флаги и приношу нашим!

– Это, конечно, не особо приятное явление для них, но с ними необходимо поступать и мстить совсем иначе.

– Фарангис, если бы мы не защищали эти земли, то давно бы уже проиграли эту войну. Сама подумай. Вот уже восемь лет мы живем в состоянии войны, и все это время мы гордо стоим перед ними и сопротивляемся.

– Я знаю… Но мне очень хочется, чтобы все стало как раньше… Просто очень хочется жить. Рахим, уже целых восемь лет мы не видим тебя дома…

– Мой дом – это весь Авезин и Чагалванд. Где же я, если не дома?

– Да, ты прав… Но мы так редко видимся и очень скучаем. Мама каждый день тебя ждет…

– Фарангис, пусть в эти моменты мама подумает о тех женщинах, которые уже никогда не увидят своих детей.

– Она же мать, Рахим. Сердце ее томится от того, что и ты, и Ибрахим – оба на войне. Рядом с ней нет хотя бы одного из вас, кто бы успокоил ее взволнованное материнское сердце.

– Мне уже нужно идти, – вставая, сказал он. – Но есть кое-что, о чем я должен тебе сказать, Фарангис…

Рахим посмотрел на меня так, что мое сердце задрожало.

– Я хочу попросить тебя кое о чем, но прошу тебя не отказывать мне в этой просьбе…

– О чем же ты хочешь попросить меня?

– Если иракские войска снова прорвутся, займут эти территории и войдут в наши дома, а вы снова станете беженцами, я прошу тебя больше не возвращаться в селение. Здесь будет очень опасно, и, если ты попадешь в руки иракских солдат, тебя не оставят в живых.

– Я не могу пообещать тебе этого, так как это не в моих силах, – положив руку на плечо брата, сказала я. – Но я могу пообещать тебе, что никогда не попаду в руки иракцев, даже если это будет стоить мне жизни.

Увидев