Несмотря на такие неудачи, Магда много работала. В очерке, написанном о ней в 1948 году, куратор местного музея Герман Гетц отметил: «Искусство Магды Нахман — зрелое, далекое от шума и суеты рынка; искусство молчаливой души, русское по своим традициям, интернациональное по своим качествам, индийское в своей глубокой и нежной чуткости»[108].

Рецензии на ее творчество постоянно публиковались в местной прессе: «В ее картинах присутствуют спокойная объективность и точность выражения… <…> Ее портреты индийцев и индианок, одиноких и в группах, несут в себе эту мечтательную отрешенность»[109].

Магда пишет много портретов — увы, для нас сегодня многие анонимны: молодой человек в чалме, женщина в накидке, мальчик на корточках, крестьяне, как правило, в национальных костюмах, смотрят на зрителя. Лица детально проработаны, художница, любуясь, внимательно передает особенности внешности каждого своего героя или героини — прическу, форму глаз и бровей, оттенок кожи. Видно, что она рисует не национальные типажи, а конкретного человека, личность.

К сожалению, работы Магды Нахман индийского периода не сосредоточены ни в одном музее и лишь время от времени всплывают на аукционах и в галереях. После смерти Магды в 1951 году общественность Бомбея, спохватившись, отдавала ей дань в воспоминаниях, с удивлением обнаружив, сколь многие благодарны художнице за ее доброжелательную позицию. Она давала уроки, писала портреты, выставлялась, писала крестьян, детей, пейзажи — все это дышало человечностью и любовью к окружающим. Магда Нахман оставила глубокий след в искусстве молодых индийских художников, которые через нее соприкоснулись с традициями русской художественной школы начала XX века.

Ачария умер через три года после жены, так и не успев организовать ее выставку в Лондоне. Сейчас мы много знаем об истории художницы благодаря деятельности американской исследовательницы Лины Бернштейн, написавшей о ней книгу. Белые пятна в истории женщин в искусстве раскрывают сами женщины. Но картины Магды продолжают путешествие по белому свету, словно повторяя судьбу вечной изгнанницы.

Литература

Алексеева Л. Цвет винограда: Юлия Оболенская и Константин Кандауров. — М.: АСТ, 2017.

Бернштейн Л. Магда Нахман: Художник в изгнании. — Бостон: Academic Studies Press; СПб.: БиблиоРоссика, 2020.

Бернштейн Л., Неклюдова Е. Курсивный шрифт эпохи: Почтовая проза из архива Ю. Оболенской // Наше наследие. 2017. № 121, 122.

От Японии до Абхазии:

Варвара Бубнова (1886–1983)

Бубнова Варвара Дмитриевна. 1974

Фото: Александр Сааков / ТАСС

7 мая 1958 года в советском посольстве в Токио художница Варвара Дмитриевна Бубнова получила паспорт. В конце июля она уезжала домой. Домой. Она прокатила это слово на языке, пробуя его на вкус, словно экзотическое угощение. Д-О-М. Где он для нее теперь? 36 лет жизни Бубнова с сестрой Анной и семьей ее мужа Оно Сюнъити прожила в Японии. Сама того не желая, оказалась в эмиграции, работала, преподавала, пережила с сестрой горе — смерть ее сына, выжила в войну, встретила любовь, вышла замуж и недавно похоронила мужа… Целая жизнь прошла тут, на островах. Прошение на возвращение советского гражданства они с мужем Владимиром подавали еще в 1946-м, когда отгремела война. И вот через 12 лет случилось невероятное: она может ехать на родину.

«Родина всегда родина, ее не сменяешь ни на какую райскую страну»[110], — написала Варвара в своих воспоминаниях. Пусть она не знает, что ее ждет в далеком и практически незнакомом ей СССР. Пусть уже нет многих и многих ее друзей, соучеников, родных. Даже родная усадьба Берново теперь не принадлежит их семье, да и что от нее уцелело после прокатившейся по огромной стране войны — она даже не представляла. Но от этого ее не переставало тянуть туда, в Россию. К тому же они обе, Варвара и Анна, беспокоились о здоровье старшей сестры Марии; больше у них не было родных.

Бубнова-сан посмотрела на себя в зеркало. Кажется, даже черты лица изменились не только под воздействием возраста, но и под влиянием восточной культуры. Небольшого роста, сухощавая, с темными волосами — ее можно было бы принять за японку, если бы не европейское лицо. Она привыкла к кимоно и гэта, бегло говорит на японском, спит на тоненьком матрасе-футоне и легко переносит особенности местного климата с затяжными дождями в межсезонье и летней душной жарой. Чужая далекая Япония казалась теперь куда ближе, чем Советский Союз. Здесь она встала на ноги как художница. Обрела свою технику — автолитографию и кое-чего в ней достигла. Тут ее мастерская, оборудованная станками и инструментами. Здесь она провела шесть персональных выставок. У нее появились ученики.

Только приехав, художница поступила в Токийское высшее художественно-промышленное училище. Варвара любила учиться. Она мечтала изучать японское искусство и японские техники печати. В Академии художеств в Петербурге Бубнова успела позаниматься у знаменитого гравера Василия Матэ (учителя Анны Остроумовой-Лебедевой), и у нее был опыт работы с гравюрой. Несмотря на то что она пока совсем не владела японским языком, к иностранке отнеслись доброжелательно и во всем ей помогали. Варвара заинтересовалась техникой литографии — только печатала не с камней, а с металлических пластин, это было дешевле. Техника считалась абсолютно прикладной и использовалась в основном для печатания открыток или денег, никто вокруг особенно не понимал ее увлечения. Но, как и всегда, художница следовала только своим художественным интересам.

При этом Бубнова искренне восхищалась японским искусством: рисунками, гравюрами и каллиграфией — она познакомилась с ним еще в России, но теперь, оказавшись внутри страны, еще больше прониклась его особенностями и тем, как точно мастера передают особенности окружающей действительности. Все экзотическое, казавшееся выдумками и причудами художников, вдруг стало фиксацией повседневной жизни. Формы деревьев и силуэты гор, зонтики под первым снегом и пелена тумана, мягкой дымкой скрывающая пейзаж, причудливо вьющиеся дороги и работающие в полях крестьяне в широкополых шляпах — теперь Варвара наблюдала все это своими глазами и бесконечно рисовала — акварелью, тушью, литографскими красками. В поездках по глубинке, в любых путешествиях она не расставалась с блокнотом, быстрыми движениями зарисовывая для будущих работ схемы пейзажей и подписывая цвета для графических листов.

Когда рассматриваешь автолитографии Варвары Бубновой, удивляешься, насколько гармонично соединились авангардные корни ее дарования и уважение к традициям японской культуры. Лаконизм цветов, выразительность линии и при этом контрастность пятен и