Аль присутствовал на церемонии, останавливаясь на ступенях церкви, чтобы сфотографироваться, и даже отвечал на добрые пожелания зевак. Он выглядел подтянутым и улыбался перед камерами, как будто никогда и не было этого десятилетнего перерыва в залах суда и тюрьмах. Но после фотосессии Альфонсо отвели в маленькую отдельную комнатку вдали от основного торжества, а затем увезли в Палм-Айленд. Никто не хотел, чтобы в самый разгар церемонии на потеху журналистам у него случился приступ. Вскоре Сонни и Диана подарили Альфонсо и Мэй четырех очаровательных внучек. Две старшие девочки часто гостили у бабушки и дедушки, пока мама занималась с младшими.
В доме на Палм-Айленде были длинное крыльцо и затененная веранда, где Мэй любила накрывать на стол, а Аль – сидеть и отдыхать. Веранда была достаточно большой, чтобы внуки, играя, могли бегать вокруг сидящих взрослых. Аль и Мэй были для внучек идеальными бабушкой и дедушкой. Если бы не болезнь Альфонсо….
В 1945 году Аль Капоне одним из первых гражданских начал получать инъекции пенициллина. Но антибиотики эффективны только в начале болезни, когда она не настолько запущена. В случае Капоне пенициллин почти не облегчал ее течение, и состояние Альфонсо постепенно ухудшалось. Согласно докладам агентов ФБР, он все хуже говорил, у него начались нервные тики и неконтролируемая дрожь. Капоне с трудом ходил по прямой. «Он сильно располнел, – говорилось в записке, – и, конечно же, Мэй ограждает его от внешнего мира».
Аль продолжал делать ставки на лошадей и проигрывать – но уже в своей голове. Также в моменты обострений он иногда разговаривал с теми, кого убил или кого хотел убить. При этом он еще мог контролировать себя. Его внучки считали: порой дедушка намеренно преувеличивал свое состояние всякий раз, когда знал, что за ним наблюдают посторонние. Те, кто жил с Альфонсо в доме, в последние три года его жизни видели другого человека, совершенно не похожего на того, за кем наблюдала публика.
В газетах описывали, как он играл в карты, используя свой собственный придуманный свод правил, и впадал в ярость, если его обыгрывали по ним. Между тем без посторонних Аль Капоне в это же время, например, научил брата Дианы, Джима, играть в карты обычным способом, делясь с ним своим богатым опытом уловок, которые можно использовать, чтобы помнить о счете. В то время как в печати рассказывали истории о том, как он большую часть дня лежит в постели, бормочущий что-то себе под нос и едва способный ходить, самым большим удовольствием для Альфонсо было гулять со своими двумя старшими внучками по саду, указывая им названия встреченных по пути цветов, бабочек или птиц. Истории про облаченного в халат или пижаму Аль Капоне, ловящего рыбу в своем бассейне, возникли примерно в это же время. На деле Альфонсо никогда не делал ничего подобного. Ну а в бассейне, конечно, никогда не было рыбы для ловли.
Потомки Капоне и его братьев, которые помнят последние годы жизни знаменитого преступника, вспоминают о веселье, царившем за столом на семейных обедах. Альфонсо любил, чтобы все собирались вместе. Особенно любили Капоне праздновать Рождество – с огнями, украшениями и большой елкой. Пока дети разворачивали подарки, раскидывая в стороны бумагу, Аль сидел рядом с ними в хорошем настроении, довольно улыбаясь и явно наслаждаясь ситуацией.
В 1945 году внимание прессы вновь оказалось приковано к семье Капоне. Дело в том, что Ральф все-таки вывез Альфонсо в Чикаго и Висконсин. Но ни в каких делах Аль не участвовал – братья просто отдыхали в загородном домике Ральфа. Состояние Альфонсо ухудшалось несмотря на все усилия врачей и родных, и он вел себя как семилетний ребенок. За ним требовалось следить, чтобы он не утонул или не расшибся.
В тот период совпало сразу несколько факторов. Во-первых, Ральф часто звонил по делам в Чикаго из дома брата. Агенты ФБР следили за передвижениями Ральфа так же внимательно, как и за Альфонсо. Привлекла их внимание и поездка в Висконсин. Кроме того, Ральф часто принимал так называемых «отдыхающих из Чикаго» – смуглых мужчин в темных костюмах и с оружием за пазухой. Иными словами, он по-прежнему активно контактировал со старыми знакомыми из криминального мира. Вторая причина переполоха была в общем-то анекдотической. Во время висконсинского вояжа братьев один из журналистов спросил садовника Капоне, где сейчас хозяин, а тот простодушно ответил, что Альфонсо уехал на север страны «по делам». Данная нейтральная и совершенно безобидная фраза в сочетании с грозной репутацией Аль Капоне породила самые невероятные подозрения.
Эти инциденты вкупе со сведениями прессы о возросшем интересе правительства к деятельности Ральфа привели к взрыву слухов, согласно которым Аль Капоне якобы действительно снова стал руководить организацией, и именно поэтому он уехал в Висконсин в 1945 году. У репортеров были свои собственные источники в медицинских кабинетах и государственных учреждениях, а потому множество слухов, вымыслов и домыслов печаталось как непреложный факт.
Масла в огонь подлил и сам Альфонсо, поскольку во время своих немногочисленных публичных выступлений в Майами он похвастался, что опять стал главным и управляет всем происходящим в Чикаго. Скорее всего, это было проявлением его психического расстройства. Бредом. Собственно, Капоне сочинял небылицы уже не первый раз. Но это не имело значения: никто и не пытался всерьез проверять факты, поскольку любая кроха информации об Аль Капоне все еще хорошо продавалась.
Апогеем журналистского безумия стал июнь 1946 года, когда произошло убийство Джеймса Рагена, организатора скачек, который давно уже обвинял Аль Капоне в том, что аутфит хочет отнять у него бизнес. Полыхнуло настолько, что семейный доктор Филлипс вынужден был выпустить официальный пресс-релиз и дать интервью. Он правдиво рассказал собравшимся, что Альфонсо неотлучно пребывал в своем доме в Майами с тех пор, как летом 1945 года съездил с братом отдохнуть «на север».
Если гражданскую общественность Филлипс своими заявлениями успокоил, то вот профессиональное сообщество на него ополчилось из-за нарушения принципа врачебной тайны. Тем не менее доктор продолжал время от времени сообщать прессе некоторые подробности о ситуации в доме на Палм-Айленде: «Физическое и нервное состояние Капоне остается практически таким же, как и тогда, когда вышло последнее официальное сообщение. Он по-прежнему нервничает, и ему не рекомендуется брать на себя какую-либо ответственность или заниматься какой-либо работой или коммерческой деятельностью». В попытке заставить репортеров отвязаться Филлипс также описал им состояние Мэй: «Миссис Капоне нездоровится. Физическое и нервное напряжение, возложенное на нее, огромно. Поэтому перестаньте ее беспокоить». Вполне благородный порыв. Вот только, к сожалению, заключительная
