имевший всегда громадные стройки в клиниках, университете и других казенных местах. Но, несмотря на свои преклонные годы, голову, убеленную сединами, постоянные громадные работы и известность, он всегда нуждался в деньгах. Не то ему дамы становились очень дорого и любил он кутнуть, не то карты его занимали, но не диво было, приехав утром в контору, застать его скромно сидящим в кабинете Василия Карповича в ожидании его появления. В таких случаях Василий Карпович поспешно прибегал ко мне, брал несколько сотен рублей самыми скверными деньгами и исчезал. После чего и Быковский боковым входом, чтобы не попасть кому на глаза, испарялся. Благодаря этому поставки в клиники и университет были всегда за нами, и никакой Вогау выбить нас оттуда не мог.
Я употребил выражение «скверные деньги». В то время действительно в торговом мире были деньги разные. Лучшие были кредитные, потом купоны от процентных бумаг, затем серии и, наконец, процентные бумаги. Кредитные получались почти только с казенных мест, а остальные деньги – иногда прямо фантастические! – были оборотные деньги частных покупателей. Деньги эти получались таким образом. Покупатель брал нужное количество кредитных денег и шел на Ильинку к менялам, которыми были преимущественно скопцы. Здесь он покупал купоны, получая их с прибавкой против кредитных денег больше на несколько процентов, нам же платил ими рубль за рубль.
С сериями было выгодней: их покупали в казначействе, причем купон, находившийся на них, учитывался по день покупки. Покупатель же, придя домой, купоны резал и приносил нам в уплату уже резаные серии, и это было дело его фантазии, как он желал всучить их нам. Приходилось торговаться: я давал свое согласие скинуть ему месяца три вперед, то есть половину купона, он же настаивал, чтобы я брал без полугода. Словом, выходил торг из-за денег, но ни я, ни он в убытках не оставались: он наживал на деньгах не меньше 30–40 копеек с серии в 50 рублей, у меня же была всегда возможность такую стриженую серию сдать полным рублем, то есть по 50 рублей, по какому бы расчету она ни была принята. Сплавлялись эти деньги как комиссионные архитекторам, так как дареному коню в зубы не смотрят, а то извозчикам, развозившим наши товары по Москве. За расчетом являлись они каждую субботу, им выписывался по книгам их заработок, и эти люди получали все, что им приходилось, в любых деньгах. Шли они у них на покупку сена, овса для лошадей, на трактиры для работников и на их содержание. В конце концов все бывали довольные, а контора наша за год от этих «скверных денег» имела еще пользу в виде одной-двух тысяч рублей.
Процентные же бумаги получались покупателями при залоге дома в кредитном обществе. Это был уж самый скверный сорт, так как мало того, что приносили их резаными, но еще норовили всучить по какому-либо невероятному курсу. Часто с такими плательщиками приходилось вспоминать выражение П. П. Боткина, что «всегда лучше получить, чем не получить». Бывало плохо в этих бумагах то, что они были крупны, большой частью по 1000, а то и 5000 лист. Были они трудно подвижны, и сбывать их надо было умеючи. Пользы от них нам не бывало, но и на убыток жаловаться не приходилось. Чаще приходилось их выдерживать в сейфе, чтобы они обросли купонами, или выждать момента, когда курс на них поднимется. Таким образом, кассирство мое не было безжизненной получкой и отдачей денег, а была в нем и некоторая игра ума.
По всему рассказанному, дело наше под весьма коммерческой рукой Василия Карповича шло вперед и развивалось великолепно. Но для меня впереди никакой перспективы на изменение моего кассирского положения не предвиделось, так как директорские должности распределились под влиянием Василия Карповича между его братом и зятем. За свое директорство они, конечно, получали какое-то довольно солидное вознаграждение. Пайщиками же были два брата Шапошниковы, три их сестры, из которых две были [замужем] за моими братьями, да нас четыре брата, из которых лишь я да Вася не были связаны с шапошниковской семьей. Таким образом получалось, что три наших директора заняли чисто директорское положение. Никаких общих собраний, понятно, не собиралось, доставлялись нам кратчайшие отчеты, в чем мы и расписывались – и дело кончалось получением семи процентов дивиденда, и все тут. При таком положении мне предстояло вековечное кассирство без какого-либо влияния на самые дела. Михаил Васильевич совершенно устранился, Василий Васильевич ничем не интересовался, а Сергей Васильевич душой и телом продался Василию Карповичу и не хуже Петра Карповича смотрел на все его глазами.
И вот тут-то случилось обстоятельство, черным пятном легшее на братьев Челноковых. Уж не знаю почему, но Василию Карповичу пожелалось избавиться от нашего Курочкина. Вероятно, он полагал, что старое вино в новых мехах хранить не приходится, что Курочкин уж по своей «старофасонности» не подходит к нашему новорожденному товариществу. Василий Карпович стал на должности продавцов брать немцев. Один из них был Жасмин, приятель Петра Карповича, другой – Лембах. У Курочкина стали постепенно работу отбирать. Стоит, бывало, старик в конторе и не знает, что делать. А еще и не особенно он был стар, лет 60 было ему, а здоров был так, что дай Бог каждому, и очень подвижен: только посылай его, а он и рад. А содержание получал какое-то пустячное, всего 100 рублей в месяц.
В это время наступал его 45-летний юбилей, как он служил у Челноковых, поступив еще к деду моему совсем молодым мальчонкой. По этой причине, по моему настоянию, был Курочкину устроен обед в «Эрмитаже». Позвали его брата с семьей, его жену, детей, и всех управляющих заводами, и московскую контору. Поднесли ему образ в серебряном окладе и бумажник с 500 рублями – больше директора наши не отпустили, – а кроме того, вложили бумагу, что братья Челноковы будут выплачивать ему эту сумму до совершеннолетия сына, если б даже Курочкина не стало. За обедом чествовали его, как полагается, Михаил Васильевич говорил и благодарил, Курочкин плакал, было очень трогательно. В конторе, помнится, перед обедом и молебен служили. Словом, все сделано было честь честью.
Прошло это торжество, и через сколько времени не помню (было оно по весне) Курочкин перестал появляться в конторе. Что такое? Узнаю, что Василий Карпович ему от должности отказал, правда, кажется, оставив ему его содержание. Вот тебе и раз! И мы никто даже слова не проронили против этого гнусного поступка Василия Карповича. Поехал я проведать старика и застал его
