Тут со смертью Карпа Кондратьевича нужно было выделить трех шапошниковских сестер, имевших получить по 25 тысяч. Получки наши из конторы были неопределенны, каждый тащил сколько хотел. Хотя и была установлена еще Мишей норма нашего прожития, кажется, в 10 000, но так как все расползлись в отдельное житье, то этих денег было мало, и получался страшный сумбур, грозивший пошатнуть дело. Все чаще и больше стали мы, Челноковы, забираться в карман шапошниковско-челноковского [дела]. Счет наш с ними становился все сложней.

Как выход для урегулирования наших отношений придумали устроить товарищество. Фирма этим возвеличивалась, между собой получался полный раздел посредством паев, и всякий знал, что он может проживать, а дело спасалось от растаскивания и получало большую устойчивость. В то время, уж на самом деле не очень отдаленное, всего лет 30 назад, перейти на положение товарищества было совсем не просто. Надо было подавать прошение на высочайшее имя, а затем начиналась великая канитель, требовавшая денег для оплаты всевозможных пошлин и для привлечения на свою сторону питерских чиновников, которые, при неумелом ведении дела или скупости просителя, могли протянуть такую формальность целые года.

Наше дело задержалось всего месяцев на семь-восемь потому, что в Питере был найден чиновник, приносивший из министерства все дело и дававший объяснение, где и почему оно стрянет. Получив необходимую мзду для подмазки задерживавших пунктов, он получал еще указания и объяснения на случай, если бы появились новые вопросы. Таким образом, ездить в Питер приходилось частенько, кажется, теперь уж не припомню, главными ездоками туда были Михаил Васильевич и Сергей Васильевич. В Москве же шла тоже большая работа по передаче всей нашей большой недвижимости посредством купчих на имя товарищества. А так как продавалась она от нас и нам же, то, понятно, было нужно понизить стоимость недвижимостей, чтобы платить меньше крепостных пошлин. Это дело делалось с нотариусом.

Итак, нужные пружины работали и там, и тут. Теперь не припомню, в каком месяце дело это закончилось, только в газетах появилось объявление о вновь народившемся, Высочайше утвержденном товариществе под фирмой: «В. у. Товарищество В. К. Шапошников, М. В. Челноков и Компания для производства и продажи строительных материалов с капиталом в 625 тысяч рублей». Учредителями были Василий Карпович, Михаил Васильевич, Сергей Васильевич и я.

Через несколько времени мне была доставлена толстая книга, содержавшая все 625 паев, бывших по 1000 руб. Все пришлось мне как кассиру подписать, – помню, как это было скучно! – а потом раздать по рукам по тому расчету, какой Михаил Васильевич сделал на основании наших книг. Меньше всех получал Вася, так как болезнь его стоила ему уж тысяч 12, потом Сергей Васильевич, потом я. На мою долю пришлось 72 пая. У Миши была тоже не круглая цифра. Тогда мы с ним уговорились округлить свои, а неровности присоединить к паям Василия Васильевича, и таким образом у меня оказалось 70 паев. Самым крупным пайщиком вышел Михаил Васильевич, получивший наши паи, затем по делу Шапошниковым – Челноковым, да сестрам братьев Шапошниковых выдали по 25 и таким образом выделили их по завещанию Карпа Кондратьевича.

Все мы стали самостоятельными, имея каждый свой капитал на руках. Директорами правления выбрали, так как настоящих выборов и быть не могло, все тех же. Директором-распорядителем стал Василий Карпович, а Сергей Васильевич и Петр Карпович при нем директорами. Я как был, так и остался кассиром. В самом же производстве дела, понятно, никаких перемен не произошло. Дело как шло, так и продолжало идти. Фирменным Новым Годом осталось 1 ноября. Выдача дивиденда за прошлый год производилась с этого числа. Выдавали мы по семь процентов, что было для всех хорошо. На мою долю в год приходилось 4900 рублей, да кассирского жалованья 1200, итого – больше 6000 рублей на одного. Можно было скакать по заграницам и жить без задумки, что я и делал.

Учреждение товарищества совпало с усиленной стройкой Москвы, почему дела его шли шире и выше. Кирпича производилось уж до 40 миллионов в год. Цемент завоевывал все большую известность, хоть и приходилось выдерживать сильную конкуренцию с богатой и старой фирмой Вогау[121]. Но изобретательный ум Василия Карповича нашел верный путь к распространению наших товаров – это комиссия, которая уплачивалась всякому и каждому посреднику даже тогда, когда он об этом и не думал. Главные посредники оказались архитекторы. Как только появлялся к нам покупатель, то сейчас же объяснял, кто у него архитектор. Имя его записывалось и в специальной книге заводился счет на его имя. В счет этот вносилась вся поставка: столько-то кирпича, столько-то цемента, столько-то других товаров. Перед Рождеством каждому из этих господ выписывался счет, причем за каждый товар полагалась и своя комиссия с пуда или с тысячи, и таким образом набиралась некоторая сумма денег, которые вместе со счетом опускались в конверт с адресом получателя.

Набиралась в конце концов такая кипа конвертов приблизительно в пол-аршина вышиной. Конверты отдавались артельщикам при разносной книге, получатель расписывался, не зная в чем, а когда открывал конверт, получал сюрприз к празднику. Те, кто забирали мало, и получали мало, были такие, что причиталось им по рублю или по два, но бывали и такие, что получали сотни и тысячи рублей. Те, кто получал мало, осведомлялись о способе нашей конторы, и в наступивший сезон, конечно, старались проводить на стройках наш товар, в чаянии к Рождеству заполучить сумму посолидней, а те, кто получал помногу, – это были уж наши старые клиенты. Замечательно, что за всю нашу практику таких конвертов было возвращено только два. Таким образом, способ наш оказался верным, и мы не могли наготовиться товару. Да и вообще требование его было громадно, так как Москва приступила к постройке небоскребов, и население ее росло, как нигде в мире. Ежегодно прибывало пять процентов жителей, считая и проценты на проценты.

Между особенно усердными проводителями наших товаров, как припоминаю, был архитектор академик Быковский,