10. Война за Пушкинскую, 10: «Свободная культура» несвободного города

Сколько крика и боли, сколько слез и обид,

Дайте землю и волю, дайте радостный вид.

Нам свободу по капле прописали врачи,

залпом, закусили сычи.

Ю. Шевчук. Новые блокадники новой войны

Вернувшись с большой войны, я попал на маленькую, но не менее настоящую. 1995 год был очень тяжелым, потому что мэрия (в лице Анатолия Александровича) и тяжелая медийная артиллерия (в лице Беллы Курковой) объявили «Пушкинской» настоящую войну, твердо решив отнять ее у художников. То есть самое демократическое телевидение в России – Ленинградское – захотело вдруг отнять у «Свободной культуры» свободу. Собчак подтверждал многократно, что не признает «Пушкинскую». Я всегда говорю, что для меня очень непонятна позиция мэра, у которого в городе уже несколько лет работает единственная в России организация помощи бездомным, а он не поддерживает ее, а уничтожает – это невероятный цинизм.

И началось стандартное экономическое выдавливание, о котором я уже рассказывал. Но самой страшной была зима 1995–1996 годов, когда всему дому не включили отопление.

На Пушкинской оставались самые стойкие. Слава богу, что еще действовали старые печи-голландки, а кто-то из художников договорился купить обрезки фанеры на мебельной фабрике. Эти обрезки выгрузили просто внутри двора. И каждый брал оттуда столько этой фанеры, сколько хочет.

Это все было очень жестко – центр Петербурга, который стопроцентно вернулся во времена Второй мировой войны, в настоящую ленинградскую Блокаду в миниатюре, разве что хлеб был в соседней булочной, и в столовой мы его все равно выдавали бездомным не по карточкам.

Представьте себе, центр Петербурга, конец XX века, а чтобы слить унитаз, мы таскали теплую воду ведрами из соседних кафе и промывали ей канализацию. Но в конце концов и унитаз у нас замерз. Мы тогда с редакцией «На дне» уже переехали из внутреннего флигеля на фасад, на последний этаж, где как раз было две печки. Приходишь с утра на работу, машешь топором – рубишь фанеру, согреваешься, растапливаешь печки и, если есть электричество, включаешь компьютер. Николай Судник, наш сосед по «Пушкинской», про те дни, когда ходил к нам греться, написал песню «Иду ко дну».

Когда канализация замерзла окончательно и на Пушкинской уже просто невозможно стало работать, мы сняли квартиру на Петроградке под редакцию. А пункт регистрации и столовая, хоть и с перебоями, когда там включали свет, все-таки продолжали действовать.

Битва была перманентной: нам постоянно грозили, что приедут с ментами и вышвырнут нас всех с «Пушкинской». Но художники отвечали, что забаррикадируются и будут жечь картины. И это станет самой скандальной акцией, ведь Петербург тогда уже был провозглашен культурной столицей России. А если в ней художники жгут свои работы, только потому, что администрация их выселяет, то это сильная поза. Хоть, как я говорил, курковские засланцы ходили, мол, советский солдат, переходи к нам, у нас есть теплая землянка.

Мы на тот момент занимались исключительно выживанием. Ведь западные организации начали нас все меньше спонсировать – зачем поддерживать то, что вот-вот исчезнет из-за ситуации с «Пушкинской»? Ведь альтернативы, куда перебраться «Ночлежке», у нас не было. Да и пожертвований внутри России стало меньше. Наверное, боялись нашего конфликта с мэрией. И у нас начались серьезные экономические трудности.

Так или иначе, в конце 1995‑го нескольким организациям пришло приглашению русского эмигранта князя Гагарина, сбежавшего от расстрела из Советской России, который обосновался в Сан-Франциско, приехать туда. И мы поехали вместе с бабушкой русского феминизма Олей Липовской.

Там мы знакомились с деятельностью разных организаций. Я работал в газете с двусмысленным названием «Street Sheet» и в очередной раз поразился отношением к бездомным за границей. Прямо на центральной улице Фриско Market-street, как только опускались решетки-жалюзи на магазинах, бездомные совершенно спокойно располагались в нишах около них, поскольку рядом выходил теплый воздух из вентиляционных люков метрополитена – и они спокойно спали до утра, никто их не гонял.

На дне

В один миг ты можешь потерять все

Коалиция в поддержку бездомных работает в Сан-Франциско уже много лет. Коалиция – это правовые консультации, помощь в поиске работы и жилья и газета «Street Sheet» («Уличный листок»).

Главная цель газеты – не только дать бездомным возможность заработать, но и сделать так, чтобы их голос был услышан жителями и властями города.

Мой собеседник – сотрудник «Street Sheet» АЛЬВИН. Он координирует продажу газеты «Street Sheet»: выдает бездомным газеты и ведет учет.

– Сколько человек продают «Street Sheet»?

– Каждый день приходит около 30 человек. Но не все продают газету постоянно, есть и те, кто приходит время от времени. Последнее время плохая погода, это влияет на активность продавцов. Мы пытаемся помогать прежде всего тем бездомным, которые находятся в чрезвычайно тяжелом положении, например, женщинам с детьми.

– В каких районах Сан-Франциско продается газета?

– Газету продают обычно там, где собирается много людей, например, на Причале рыбаков, Маркет-стрит, Ембаркадеро. Кроме того, продавцы узнают, где будут концерты или представления, приходят туда и после спектаклей предлагают зрителям «Street Sheet».

– Можешь рассказать свою историю?

– История долгая. Я афроамериканец, мне 54 года. Бездомный почти 8 лет. Раньше жил в районе Восточного залива, в Окленде, в разных ночлежках и приютах. Потом переехал в Сан-Франциско. Потому что тогда в городе была хорошая система социального обеспечения. Мне дали комнату, и уже через неделю я получил первое пособие. Через некоторое время я начал работать продавцом «Street Sheet» – мне не хватало пособия и талонов на питание. При помощи государственной программы «Секция 8» получил комнату и сейчас плачу за нее 30 % своего заработка. Я доволен, у меня есть собственное жилье.

Некоторое время я работал в специальной программе реконструкции жилья. Мы искали старые здания, ремонтировали их под жилье для бездомных. Потом эти здания включают в программу «Секция 8», и они начинают приносить реальную пользу бездомным людям. Работа в программе была для меня хорошим опытом. И мне удалось подняться еще на одну ступеньку социальной лестницы. Сейчас я – штатный сотрудник «Street Sheet».

У меня трое детей, самому старшему 28, они все закончили университет, один