В 1890 году семья Розенфельдов переехала в Виленскую губернию на станцию Ландворово, что находилась недалеко от города Вильны[6]. Скорее всего, переезд из такого крупного города, как Москва, состоялся не по доброй воле. Слишком уж совпадает дата с начавшейся антисемитской кампанией в 1890 году. Несмотря на то что Борис Розенфельд принял православие, он для всех оставался евреем. Поэтому семья решила покинуть Москву, не дожидаясь официальных указов о выселении. И они оказались правы. 28 марта 1891 года вышло Высочайшее повеление «об изгнании из Москвы и Московской губернии всех евреев-ремесленников, хотя бы и законно там проживающих, в черту оседлости, и о воспрещении евреям-ремесленникам вновь селиться в Москве и Московской губернии»[7].

Семья Розенфельд. Слева направо: Борис Иванович, Евгений (Иван), Александр, Николай, Мария Ефимовна, Лев

1890-е

[РГАСПИ. Ф. 323. Оп. 1. Д. 9. Л. 3]

Благодаря своему образованию Борис Розенфельд устроился на должность старшего инженера проволочно-гвоздильного завода, где маленький Лев и провел свое детство. Уж очень он любил наблюдать за трудом слесарей, которые иногда доверяли ему самую простую работу. Даже возвращаясь на каникулы домой во время учебы во 2-й Виленской гимназии, Лева работал в столярной и слесарной мастерских[8].

В 1896 году семья переехала в Тифлис[9]. Борис Иванович занял должность начальника отдела «Керосин-провод» на Закавказской железной дороге. В Тифлисе Лева в 1901 году окончил гимназию. Однако выпущен он был с плохим баллом по поведению.

А все из-за того, что в подростковом возрасте он увлекся чтением нелегальной литературы, интерес к которой перенял от родителей. Вечерние посиделки за чаем с чтением «запрещенных» статей, которые удалось добыть Борису Ивановичу, и обсуждением положения рабочих вызывали у Льва желание все больше и больше погружаться в изучение работ Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Самой первой нелегальной книгой, которая произвела на него неизгладимое впечатление и заставила обратить свой взор на рабочее движение, стала брошюра немецкого философа Фердинанда Лассаля «Программа работников». Лев запоем читал статьи и книги, и это не могло не отразиться на его поведении. Скромный, аккуратный мальчик с пухлыми губами и бровками домиком вдруг стал задавать учителям много «неудобных» вопросов и спорить с ними. Несмотря на замечания и предупреждения со стороны преподавателей, у Каменева то и дело находили статьи публицистов и революционных демократов Дмитрия Писарева и Николая Добролюбова.

Сейчас в это сложно поверить, но тогда плохой итоговый балл по поведению мог поставить крест на получении высшего образования.

И только благодаря прошению своего отца Лев Розенфельд в 1901 году стал студеном престижного юридического факультета Московского университета. Борис Иванович получил разрешение лично у министра народного просвещения Николая Боголепова[10]. Как выяснится позже, все это было зря. Закончить университет Льву Борисовичу так и не удастся, и во всех своих анкетах в графе образование он будет указывать: «Московский университет, не окончил».

Попав в студенческую среду, Лев Розенфельд нашел единомышленников и пытался свои идеи воплотить в жизнь, участвуя в студенческих демонстрациях и забастовках, иногда совсем не думая о последствиях. В том же 1901 году он вступил в ряды Российской социал-демократической рабочей партии и стал представителем курса в совете запрещенного тогда Союза студенческих землячеств[11]. Пользуясь своим статусом, Лев Борисович не только налаживал связи с руководителями петербургского студенчества, но и выпускал политические воззвания и прокламации. 13 марта 1902 года состоялся его дебют как организатора студенческой демонстрации. Именно тогда он был впервые арестован[12].

В ночь с 12 на 13 марта 1902 года Розенфельд предложил студентам собраться в университете, выйти на улицу и провести альтернативный митинг протеста не только в защиту прав студентов, но и с призывом к свержению царизма[13]. Однако митинг не состоялся. На призыв откликнулись только 30 человек, все они были арестованы на Тверском бульваре по дороге к памятнику Пушкину, где и намечалась демонстрация. Розенфельд, понимая опасность, предусмотрительно все свои вещи оставил у друзей – студента Московского университета А. И. Залесского и сына надворного советника Б. В. Неручева[14], однако обыск не обошел стороной и их. В вещах Льва обнаружились 15 листов письма от 12 марта 1902 года за подписью «группы студентов», бюллетени и прокламации так называемого Исполнительного комитета[15] и брошюры «Социальное движение в 19 столетии», «Аналогия власти денег как признак времени», «Попытка обоснования народничества», «Новый раскол в нашей интеллигенции»[16]. Это все послужило достаточно весомыми уликами для ареста.

На допросе Розенфельд пытался выкручиваться: говорил, что пришел на сходку к университету только из любопытства и по приглашению в так называемом бюллетене № 50, который получил в его же стенах. Но, так как собрание не состоялось ввиду малочисленности, они со студентами начали расходиться, когда их и задержали.

«Я ни к каким организациям не принадлежу, хранил же бюллетени, интересуясь студенческой жизнью. Я же в университете первый год»[17], – настаивал Розенфельд. Но это не помогло. Его приговорили к тюремному заключению на шесть месяцев[18] и из университета, естественно, исключили. В итоге в заключении он пробыл только месяц. 29 апреля 1902 года министр внутренних дел постановил: дело в отношении Льва Розенфельда прекратить[19], а его самого выслать в Тифлис к родителям под надзор полиции.

Там отец устроил Льва конторщиком на Закавказские железные дороги. Сделать это было не так просто. Его благонадежность вызывала сомнения. Только спустя два месяца, после поступления от Департамента полиции ответа, что «с их стороны препятствий к этому нет»[20], Лев Розенфельд получил разрешение начальника Тифлисского отделения жандармского полицейского управления железных дорог занять должность конторщика[21].

Несмотря на то что он находился под надзором полиции, Розенфельд продолжал заниматься социал-демократической пропагандой, на сей раз среди железнодорожников. Лев считал эту работу необходимой, так как думал, что именно он сможет открыть рабочим глаза на необходимость бороться за революцию.

Готовя агитационные речи и оглядываясь вокруг, он постоянно разговаривал сам с собой, бубня себе под нос: «Весна этого года доказала наличность больших сил, но сил неорганизованных, не