Разумеется, это было страшным ударом. Ведь Флоренция хотя и потеряла изрядную часть своего культурно-интеллектуального блеска после реставрации Медичи, вернувшихся к власти при поддержке испанских копий и аркебуз, все равно оставалась средоточием учености и искусства. Вокруг возвышались непревзойденные архитектурные шедевры, и во многих зданиях хранились произведения трех титанов Возрождения, которым было суждено соединиться в одно время в одном месте, – Леонардо, Микеланджело и Рафаэля… Что же касается представителей местных ученых кругов (например, вышеупомянутого Валори, Ферранте Росси, видного богослова отца Медичи и других), то, по воспоминаниям, Кампанелла оставил их в полном восторге, хотя и не переубедив обратиться в свою «телезианскую» веру (еще одной темой диспута фра Томмазо со здешними учеными стал вопрос о воскресении животных, как он сам вспоминал: «Я спорил с одним ученым флорентийцем насчет воскресения зверей, которое он выводит из изречения апостола Павла. Я доказывал, что оскорбительно для святыни предположить, что всякая муха и тля тоже восстанут к славе Божией и что, наконец, земли нашей не хватит для помещения всех существ… Он начал сдаваться»[132]). Здесь бы жить и работать… Но вместо этого лежит дорога на север, в Падую – известный центр, можно сказать оплот францисканцев, равно как и двух направлений тогдашнего «аристотелизма», восходящих к Александру Афродисийскому и Аверроэсу. Ну что же делать, Кампанелле не привыкать к диспутам, а Падуанский университет пользуется большой и заслуженной славой. 15 октября фра Томмазо покинул прекрасную Флоренцию. Горькой иронией судьбы следует назвать то, что через некоторое время заветное преподавательское место в Пизанском университете, которого безуспешно добивался Кампанелла, герцог передал его идейному врагу Марте, недалекому очернителю Телезио…
Путь Кампанеллы в Падую вел через Болонью. «Толстая, красная, ученая» – так афористически отзываются о ней сами итальянцы, имея в виду ее роскошные колбасы невообразимого диаметра, геральдический цвет и, конечно же, знаменитейший университет, второй по старшинству в Европе (год основания – 1088-й), если, конечно, не считать константинопольской Магнавры, реально бывшей университетом. Сейчас об этом не принято вспоминать, однако в Средние века Болонья была одним из величайших святых мест Европы, поскольку местное аббатство святого Стефана являлось не только своеобразной копией Иерусалима с его святынями – храмом Гроба Господня в форме ротонды с кувуклией, двором и чашей Пилата и т. п., но и всеевропейским центром паломничества наряду с Римом и Сант-Яго. Над городом доныне высятся два средневековых «небоскреба» – стоящие рядом башни Гаризенда и Азинелли, обе XII века, первая высотой 48 метров (она не сохранила первоначальную высоту), вторая – 97,2 метра. Святой покровитель Болоньи, епископ Петроний (основавший «местный» Иерусалим в V веке), весьма часто изображается с этими двумя башнями в руках. Трудно представить, что в Средние века, при Кампанелле, таких башен в городе было порядка сотни (в каждой жила та или иная феодальная семья с челядью, порой находилось и какое-нибудь кустарное производство). Тесно связанная с жизнью и деятельностью святого Франциска Ассизского, университетская Болонья тем не менее была городом довольно «развеселым» и, соответственно, полным разного рода эротических эксцессов. Созданный в 1261 году в Болонье орден «рыцарей девы Марии», члены которого должны были примирять враждующих и помогать обездоленным, вместо чего настолько заботились о своих собственных удовольствиях, что стали известны как «веселящиеся братья» («fraters gaudentes»). Известен случай, когда три болонские монахини, повздорив на театрализованном религиозном представлении из-за ролей, передрались и использовали кинжалы из театрального реквизита. Помнили в городе и папу начала XV века Иоанна XXIII – бывшего пирата и насильника Бальтазара Коссу, сначала студента теологического факультета, штурмом взявшего местную тюрьму, чтобы вызволить любовницу, а потом уже архидиакона и кардинала, которому, по свидетельству его секретаря и биографа Дитриха фон Нима, «удалось совратить более 200 женщин: «Он поехал туда (в Болонью. – Е. С.) по поручению папы для разрешения различных вопросов, касающихся церкви и политики, но не забыл при этом и своих любовных дел. Любовницами его были замужние женщины, вдовы, девушки и монахини, жившие в монастырях. Некоторые из них любили его и добровольно становились его любовницами, но некоторые были грубо изнасилованы прямо в монастырях»[133]. В общем, веселый город, в котором Кампанелла, разумеется, не мог не посетить захоронение основателя своего ордена, святого Доминика, в базилике его имени. Три небольшие статуи для ансамбля его раки за 30 дукатов изваял юный Микеланджело – святого Петрония, святого Прокла и одного из ангелов-свещеносцев.
Но несомненным центром притяжения для фра Томмазо стал университет. Там он познакомился с братом философа Персио Асканио, а также с Марджини, Пьетро Руффо и, возможно, племянником последнего Оттавио Лонго (мы вынуждены оговориться, поскольку неясно, произошло ли данное знакомство в Болонье или все же в Падуе). Знакомство с Оттавио, молодым и несдержанным вольнодумцем, впоследствии оказалось чревато…
Остановившегося в местном доминиканском монастыре собрата монахи приняли приветливо, однако их милое обхождение оказалось лисьим притворством, и не стал им грозным предостережением потрясающий ад, изображенный Джованни из Модены на стене капеллы волхвов в базилике святого Петрония, где немало людей в священном сане терзают за их грехи свирепые черти. В общем, неожиданно Кампанелла обнаружил, что все его рукописи похищены: девять трактатов или их частей, включая печатный экземпляр неаполитанской «Философии». Позднее они «всплывут» на новом инквизиционном процессе, в Падуе и Риме, как о том вспоминал сам Кампанелла: «В бытность мою в Болонье у меня отобрали все книги и некоторые латинские стихи, не лишенные достоинства, равно как и первый том “Физиологии”, включавший диспуты против разных сект и за которым должны были следовать уже задуманные мною еще девятнадцать томов… Все книги, взятые у меня в Болонье, были найдены мною в инквизиции в Риме, где я их защищал, но не требовал обратно, желая переделать их к лучшему…»[134] Так что если фра Томмазо в восторге от Болоньи мог забыть о недреманном оке инквизиции, она-то о нем не забывала. Оказалось, что еще 23 ноября генерал ордена писал тосканскому герцогу Фердинанду, что мало не давать Кампанелле места университетского преподавателя в подвластных ему городах, было бы недурно проверить сочинения Кампанеллы на предмет их соответствия контрреформатским идеям Тридентского собора. Впрочем, датировка этого послания немного смущает – ведь Кампанелла покинул Флоренцию более месяца назад, наверняка это было известно большому начальству, да и Болонья в состав владений Фердинанда не входила, находясь под прямой властью папы благодаря усилиям папы-завоевателя Юлия II… Болонских похитителей своих трудов Кампанелла назвал «ложными братьями», что открывает большой простор для предположений, если только он просто не выразился чисто метафорически, отказываясь соединять такое
