– Привет, дядя Толя! Дела у прокурора, у нас делишки. А на девчонок мы больше не глядим, – хмуро ответил мой оскорбленный друг.

– Зря! Как Сандро? Давно его не видел.

– Болеет.

– Вот беда-то!

– Тебя тоже что-то не было видно!

– Хворал. Просквозило. Ларик, махоркой не угостишь?

– У меня цивильные.

– Не самосад, конечно, однако сойдет. Давай!

Мой друг вынул из кармана едва начатую пачку «Иверии» и протянул инвалиду.

– Ого, дорогое у тебя, паря, курево! – Он попытался ороговевшими пальцами вытащить сигарету.

– Ладно, бери всю! – махнул рукой юный князь.

– Спасибо! А сам-то?

– Как-нибудь…

– Дай тебе бог удачи!

Я хотел спросить фронтовика, за что ему дали «Отвагу», но как-то постеснялся, а зря… Мой неродной дед Жоржик имел ордена Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени. Чтобы не дырявить один-единственный выходной костюм, он снял их с колодок, и бабушка Маня на 9-е Мая пришивала награды к пиджаку черными нитками, потом спарывала. Я решил узнать, какие-такие подвиги совершил тихий, миролюбивый Жоржик. Раз спросил – он отмахнулся. Два спросил – отшутился. На третий начал даже рассказывать, как обычно бывает у стариков, издалека, с выступления по радио наркома Молотова, с повестки в военкомат, но тут Башашкин позвал его в карты играть. «После докончу…» – пообещал дед. Вскоре мы поехали в Измайлово, посидеть на травке и воздухом подышать, там у него случился сердечный приступ… Так я ничего и не узнал.

Купив в «сакле» по вафельному пломбиру, мы с Лариком стали искать, где бы присесть, и на лавочке возле посеребренной гипсовой спортсменки обнаружили Гогу, он томно курил, листая журнал «Советский экран». С обложки смотрела актриса Светличная, та самая, которая в «Бриллиантовой руке» кричит истошным голосом: «Не виноватая я! Он сам пришел!» Приближаясь к Немцу, я ощутил аромат незнакомого табака, пряный и тонкий.

– Привет! – буркнул мой друг.

– Здравствуй, племя молодое! Ларик, ты чего такой взъерошенный?

– Не важно.

– Из-за «соньки», что ли, навтыкали?

– Нет, обошлось.

– Это как же так?

– А вот Юрастый придумал.

И он подробно рассказал, как удалось избежать кары за раскуроченный магнитофон. Услышав эту историю, пижон посмеялся, приоткрыв свои щучьи зубки.

– У тебя, москвич, хорошая голова, жаль – дураку досталась. И никто не догадался?

– Нет, Добрюха все за чистую монету принял, – сообщил я. – Башашкин, по-моему, что-то заподозрил…

– Он не выдаст. Наш человек! – объявил мингрел. – Главное, Агеич этот лом в Москву не повезет, мне оставит!

– Мишаня не согласится, – с сомнением вставил я.

– А кто этого обжору спрашивать будет!

– Значит, все путем, все как доктор прописал! – одобрил Гога. – Так чего же ты дергаешься?

– Я не за-за этого… Дай закурить! – Нервный князь сел на лавку и сморщился, почувствовав ушибленный копчик.

– Опять стреляешь? Свои надо иметь! – наставительно заметил Немец. – ЧКД в твоем возрасте не солидно!

– Я дяде Толе пачку отдал.

– Ну, тогда ладно, причина уважительная. – Он достал из нагрудного кармана желтую пачку с верблюдом и золотую зажигалку с откидывающейся крышкой.

– Ух ты, «Кэмел»! – восхитился пострадавший.

– Вирджиния! – Пижон так ловко щелкнул снизу по пачке, что одна сигарета выскочила наполовину, как чертик.

– Где взял? – Руки у моего товарища все еще дрожали от перенесенной обиды, и он не сразу попал кончиком в синий лепесток огня.

– У интуриста на Пицунде целый блок выменял за пограничную фуражку и гвардейский значок. А ты кур, что ли, воровал?

– Да так – с одним козлом московским на пляже побазарил.

– Это ты зря! Мы с них живем. И с кем же, если не секрет? – спросил Гога, убирая зажигалку и сигареты.

– С Зойкиным отчимом.

– Михматом? И ты тоже? – удивился Немец. – Значит, и тебя он шуганул?

– Псих! Я только подошел, хотел поздороваться, даже рта не успел раскрыть, а он сразу: «П-пшел вон, абориген!» Да за такие слова… Ишак долбаный!

– Слова тут ни при чем. Знаешь, что такое «абориген»?

– Знаю… Слышал… Забыл…

– Местный житель. Всего-навсего. Ничего обидного. Запомни! Правда, в одном месте аборигены съели Кука, вот какая штука!

– А-а-а, точно, у Высоцкого! – закивал мой друг.

– Мне, пацаны, непонятно другое: с чего он так из-за этой девчонки бесится? Прямо кипит весь! Никого близко не подпускает! Может, для себя бережет?

– Кочумай! Он же ей отец! – покачал головой молодой князь.

– Не отец, а отчим, мой мальчик. Большая разница. Жену-то его видел? На большо-ого любителя.

– Вот-вот… А девочка – персик! – задумался юный мингрел.

– Он же расписан с ее матерью… – возразил я, почему-то вспомнив, как Михмат подсаживал Зою в вагон.

– Вы еще дети неразумные, а я кое-что повидал. Одна цыпочка мне призналась, что первым у нее был как раз отчим.

– Вот гад! – вскипел Ларик.

– Ну, это как посмотреть. Эдипов комплекс никто не отменял. Вчера, после паровоза, этот черт как меня рядом с ней увидел, такое устроил! Вы позже пришли, не слышали… Волейбол бросил, накинулся, мол, шею сверну, ноги переломаю! Кстати, а почему он «Михмат»?

– Михаил Матвеевич.

– Ах, вот оно что! Думал, мехмат закончил. Буду знать. Хорошо, Зойка наврала ему, что вдвоем с Томкой гуляла, а я к ним минуту назад подошел… Все равно не поверил, сказал, теперь их от себя ни на шаг не отпустит. Похоже, накрылся наш план. Ладно, как поется: «Женщин много – мало так монет!» Найдем что-нибудь попроще. Хотя жалко, конечно, девочка – конфетка, так и хочется фантик развернуть! Хочется, Юрастый, скажи честно?

И я, к своему ужасу, кивнул.

– Как твоя спина?

– Заживает.

– Это хорошо. Ты нам нужен!

– А если его убрать, отчима этого? – угрюмо предложил мстительный мингрел.

– Замочить, что ли? А всем сказать, что папаша уехал в Сочи, да? Это вышка, мой юный друг! – усмехнулся Немец, намекая на кинофильм, где бандиты, убив кого-нибудь, говорили: «отбыл в Сочи».

Во время разговора он лениво достал из заднего кармана нож-выкидушку, выщелкнул лезвие с желобком и крутил теперь в пальцах, как фокусник.

– Ты с ума сошел! – оторопел я, глядя на бликующее острие. – Что значит убрать?

– Не в этом смысле… – усмехнулся Ларик, жадно затянулся и выпустил дым через ноздри. – Дурак я, что ли! Просто вырубить.

– Теплее! – кивнул пижон. – Только он мужик крепкий, может и сдачи дать. А по голове бить опасно, чуть не рассчитал – и каюк. Это тоже вышка. Тут надо что-то оригинальное придумать.

Слушая их рассуждения о том, как избавиться от Зоиного отчима, я ощутил нереальность происходящего: «вырубить», «замочить», «вышка» – все эти слова произносились буднично, почти привычно. Ладно Немец, его, поговаривали, из института за поножовщину выгнали, Мурман еле от тюрьмы отмазал. Но