той далекой от нас «болотной» жизни и одновременно чуточку возвышены, словно пришли из седых-седых легенд. Да и на самих фильмах тоже лежит отблеск величественной эпичности, приподнятой сказовости интонаций. И невольно вспоминается: «То ли это было, то ли мне снилось, то ли сны переплелись с воспоминаниями и воспоминаниями воспоминаний,— уж не припомню». Так звучит авторский зачин из сценария знаменитой довженковской «Земли», но, право же, его можно было бы предпослать и работе Турова. Ибо своими корнями, глубокой любовью к людям, прозрачной, как родниковая вода, стилистикой, социальной зоркостью, умением разглядеть в судьбе человека судьбу народную,— всеми этими качествами экранная дилогия Виктора Турова внутренне созвучна прославленному шедевру Мастера — Александра Петровича Довженко. Не от традиций неореализма (да не обидится на нас Джузеппе де Сантис), а от «Земли» идет в своих картинах Туров, от белорусской земли, питавшей его вдохновение. Он создал подлинную поэму о Белоруссии, о таинственном, гордом и чарующем крае, о родном народе, может быть, впервые воспетом с такой сыновней любовью в нашем кнно.
Поэма, как учат все словари,— жанр неравнодушный, весьма далекий от бесстрастного протокола. Поэтому вряд ли следует постранично сличать романы Мележа с фильмами Виктора Турова, уныло занося в реестр обретений и потерь всякое отклонение в ту или иную сторону. Несмотря на очевидное уважение к писателю, на желание максимально воплотить на экране все образы и мотивы литературного первоисточника, режиссер — в силу своего дарования, давних пристрастий — создал не прилежную и потому холодную экранизацию, а глубоко личностный фильм, отвечающий его сквозной теме в кино.
Ведь о чем, в сущности, все картины режиссера, какой вопрос он задает себе, всем нам? «Откуда мы родом?» — вот что тревожит, неотступно волнует Турова, к какой бы картине, какому бы жанру, к какому бы времени он ни обращался. «Я родом из детства»,— так прямодушно и горько заявил он о себе, о своем поколении в первых работах. Из детства, которое пришлось на войну, которое обожгло горем, сиротством, но и причастило к общей народной судьбе.
«Откуда мы родом?» — спрашивает режиссер, вглядываясь десятилетие спустя в лица братьев Гуляевых, Нины Зубрич, лейтенанта Чагина,— своих поверенных в откровенном разговоре со зрителем. «Из нашего времени»,— словно отвечают всем своим существованием герои фильмов. Из мирного, послевоенного времени, наполненного созиданием, работой, любовью, трудной памятью о прошлом, ответственностью за завтрашний день планеты.
«Откуда мы родом?» — вновь задает вопрос Виктор Туров и снимает «Полесскую хронику», трепетно и целомудренно прикасаясь к биографии и духу поколения, которое на месте гибельных болот, трясины прошлого сеяло, взращивало побеги новой жизни. Утверждение своей родовой причастности к белорусской земле, ее истории, традициям, народной нравственности — это определило главный интерес Турова в романах И. Мележа, возможно, сказавшись на глубине прочтения других, существенных для писателя идей и образных мотивов.
Экранная «Полесская хроника» стала поистине итоговой работой для Виктора Турова, вобравшей опыт его двадцатилетнего пути в кино. Здесь многое сошлось, много она в себя впитала: и исповедальный лиризм «Я родом из детства», и эпическую основательность «Времени ее сыновей», и углубленный психологизм «Чертопханова», и социальную страстность «Воскресной ночи».
От лирической исповеди — к эпосу, от судьбы поколения — к исторической судьбе нации, народа… В таком направлении двигался Виктор Туров к «Полесской хронике», постепенно обретая широту и масштабность взгляда на мир. Повествуя как бы только от лица своего поколения, он, в сущности, рассказал о самых важных, значительных этапах жизни и нашей страны,— от первых послереволюционных лет до сегодняшних дней.
Здесь, на самом высоком витке творческой биографии Виктора Турова, можно было бы поставить точку. Но, как справедливо заметил однажды Сергей Федорович Бондарчук, «никакой художник не кончается ни с одним, самым высоким своим произведением,— он должен быть выше. Больше, шире, дальше. Художник всегда больше того, что он сделал. Так должно быть, такова мера вещей. Плохо, если приходится становиться на цыпочки перед собственным фильмом».
Мы встретились в очередной раз с Виктором Тимофеевичем Туровым через несколько месяцев после окончания «Полесской хроники». Годы работы над экранизацией дались ему нелегко: белые искорки, раньше лишь кое-где поблескивавшие в волосах, превратились в ровную, сплошную седину. Но он говорил молодо и заразительно: о том, что после такой высокой литературы не пойдет отныне даже на малейший компромисс, о том, что при экранизации испытал счастье, о том, что новая картина обязательно должна быть не хуже «Хроники». Впрочем, самое время предоставить слово ему самому.
— Экранизации «Полесской хроники» И. Мележа,— рассказывает режиссер,— я отдал все силы без остатка, все свои мысли и переживания, сейчас чувствую огромную усталость и творческое опустошение. Но, впрочем, я уверен, что, забрав все силы, «Полесская хроника» станет импульсом для дальнейших поисков, для новых работ. В частности, сейчас думаю об экранизации повести Г. Бакланова «Меньший среди братьев»; в моих планах — еще одна работа.
Много лет меня преследуют воспоминания о Европе 1945 года, куда нас вместе с матерью и сестренкой забросила война. Позади остались ужасы концлагеря, издевательства, побои, впереди открывалась новая жизнь, осененная салютом Победы. У меня осталось ощущение от того времени как от праздника интернационального братства, обретенного народами после страшных испытаний, крови, пепла крематориев. В лагерях для перемещенных лиц все говорили на разных языках, но было такое чувство, словно все друг друга понимают. И над всеми витал дух дружелюбия, духовного родства, выстраданного в общей неволе. Казалось, что так будет вечно, что народы, купив высокой ценой долгожданную свободу, будут оберегать ее как самое высокое достояние. И на земле воцарится разумное человеческое общежитие.
Вот об этой счастливой весне 1945 года, сулившей народам много надежд, я хочу напомнить сейчас, когда в мире так неспокойно.
Этот замысел родился давно, но стал обретать видимые очертания лишь во время работы над «Полесской хроникой» — она свела с людьми, подарила встречи, которые для меня оказались очень важными. Так, во время демонстрации «Людей на болоте» на фестивале в Карловых Варах мы познакомились с чешским драматургом Заградником, известным у нас по пьесе «Соло для часов с боем», и оказалось, что он давно вынашивает сходный замысел. Обсуждая сценарий «Дыхания грозы» с драматургом Евгением Григорьевым, мы как-то непроизвольно разговорились о планах, и моя идея увлекла, заразила его. А позже, на открытии литературного музея Ивана Павловича Мележа в Хойниках, встретившись с известным белорусским прозаиком Борисом Саченко, я узнал, что и его волнует эта же тема, что и он пережил нечто схожее, и сейчас, спустя четыре десятилетия,
