– Как же вы жили все это время?

– У меня было такое состояние, когда просто хотелось, чтобы меня лечили, чтобы мне помогли. Как я жила – все задают этот вопрос, и у меня на него нет ответа, потому что никто никогда не сможет понять, через что проходят люди с БАР. Я бы сказала, что болит все тело. Болит не только физически, а такой болью, которую невозможно измерить ничем. И полная недееспособность – ни зубы не почистить, ни кровать не заправить. И, казалось бы, в жизни все хорошо: диплом защитила, работу нашла, но это бессилие и черная дыра внутри – это то, как можно описать мое состояние.

Я тогда жила с родителями, но они ничего не знали. Мама очень переживала, говорила: «надо идти к врачу», я говорила: «я сходила к врачу», а она – «надо идти к другому врачу». С одной стороны, она очень переживала, а с другой – отказывалась верить в то, что я болею, а не просто устала. Папа у меня очень спокойный и не часто принимал участие в этих разговорах.

Было время, когда мне казалось, что фазы гипомании лучше, чем фазы депрессии, и мне было искренне жаль, что они гораздо слабее и короче. Очень хорошо было видно, что моя жизнь идет «волнами». Например, я поступила в университет, и так устала, что у меня случился спад. Я начала строить карьеру и работать в лаборатории – подъем и опять спад. И вот так все «ходит». Зря мне говорят, что у меня всегда депрессия, ведь я очень много делаю. А это происходит в фазы гипомании, а не депрессии.

Состояния сменяются по-разному, иногда это годичный цикл: университет – подъем, потом спад. Иногда это происходит по месяцам, как в последнее время. Я держусь две-три недели, потом месяц лежу. Ну не то, что совсем лежу, но мне очень плохо. Сейчас период спада, и длится он уже, наверное, недели две.

У меня есть свое мерило – это сон. Если я чувствую, что все время хочу спать, и сплю, сплю, значит, пора идти к врачу. Это сигнал, что я хочу исчезнуть. Такой вот изворотливый суицид. Я все время на медикаментах, принимаю очень много лекарств – пять наименований таблеток: антидепрессанты, нейролептики. Прием не прекращается, схему меняют постоянно. Когда я прихожу и говорю, что мне плохо, врач ее корректирует. Мне становится лучше. Так я живу недели две, потом мне опять становится хуже.

– Чем вы сейчас занимаетесь, кем работаете?

– Сейчас я пишу диссертацию, мне надо защититься. Что я буду делать дальше, пока не знаю, возможно, останусь в науке. До защиты еще полтора года, есть время подумать, но пока что я в науке. Диссертация по теме «Биотехнологии, разработки в области онкодиагностики».

Заболевание очень мешает. Если говорить про когнитивные функции, у меня очень сильно просело внимание, я стала хуже запоминать. Понимаю, что это, скорее всего, побочное действие таблеток или депрессия, сложно сказать наверняка. Таблетки я не могу перестать принимать ни в коем случае, так как при синдроме отмены подобрать новую схему гораздо сложнее.

– Что о вашей болезни думает семья?

– Семья о моей болезни ничего не знала. Да и я ничего особо не рассказывала. Когда мне было 23 года, я съехала от родителей и начала жить с подругой. Что ответить подруге, когда она спрашивает: «Что с тобой?» Я говорю: «Мне плохо!», но я не могу объяснить, насколько мне плохо, и ей кажется, что я все время ною. Я знала, что у меня депрессивное расстройство, но мне не хотелось с ней этим делиться. С подругой я прожила около года, серьезных конфликтов у нас никогда не было.

– Когда же вам в итоге диагностировали БАР?

– Болезнь диагностировали давно, но врачи не озвучивали диагноз. Я узнала два года назад, что это БАР, и то просто потому, что случайно спросила. Не было видно финальной точки лечения, и я спросила: «А, кстати, скажите, пожалуйста, чем я болею?» И врач ответил: «У вас биполярное расстройство».

– А что с личной жизнью?

– Сейчас я замужем. С мужем я познакомилась в компании, он брат моей подруги. Я назначила ему свидание, на котором сразу же выпалила: «Если я тебе симпатична – знай, что у меня БАР, если хочешь отношений, давай попробуем, если нет, то давай сразу расстанемся, чтобы не делать друг другу больно». И он согласился. Мы познакомились чуть больше полутора лет назад и практически сразу начали жить вместе.

Я пыталась объяснить мужу, что я чувствую, но ему, конечно, сложно понять. Несмотря на это он меня очень поддерживает. Просто верит мне. И когда я не могу спать, есть, он просто находится рядом. Ничего особенного и не нужно, достаточно просто помогать с бытовыми вещами. А когда ты просто лежишь, тебе не надо, чтобы тебя обслуживали, просто тепло принять и все. Например, помочь встать, дойти до раковины, включить воду и дать щетку с зубной пастой. Вернуться я уже могу сама. А когда просто лежишь, то достаточно всего лишь тепла от близкого человека. И все.

Сейчас, если бы вы меня встретили в обычной одежде на улице, вы бы не заметили, что со мной что-то не так. Но вообще передвигаться очень сложно, выйти на улицу – подвиг. Ты собираешь себя по кусочкам. Но если ты вышел, процесс уже запущен. Главное найти силы и собраться. Но иногда это бывает просто невозможно. Случалось, что в течение недели я ни разу не выходила из дома.

– Как вы справляетесь с работой?

– На работе у меня очень адекватные коллеги, и начальник позволяет работать из дома. Конечно, в фазы депрессии я выполняю работу медленно и мучительно, но это лучше, чем ничего. Сейчас я работаю в лаборатории нанобиоинженерии НИЯУ МИФИ. Заболевание в основном тормозит меня, мою диссертацию, а работы в целом не касается. Да и начальник – очень хороший человек.

– Что вы думаете о своем будущем?

– Мне, конечно, очень страшно, но пока я не планирую увольняться. Опять же у меня диссертация, это мой ребенок, с которым я ложусь спать и