Иногда по утрам я просыпалась и чувствовала бесконечное счастье от того, что мы были вместе. Я отдавала себе отчет, что это ощущение не просто так накрывает меня сразу после приема одного из препаратов – у него был побочный эффект в виде эйфории, но все же без моей влюбленности эта эйфория не была бы такой полной.

Время шло. Всей нашей командой мы решили искать более хорошую и просторную квартиру. Вскоре мы переехали. Мой молодой человек устроился на работу, я же продолжала научную деятельность в лаборатории и исправно ходила к психотерапевту. Иногда меня накрывало приступами бессилия, и я проводила день в постели, но на общем фоне благополучия это не слишком сильно выделялось. На работе такие пропуски сходили мне с рук, поскольку за остальное время я успевала сделать достаточно много.

Через какое-то время мы решили завести кошку, потому что мне невероятно не хватало мягкого мурлычащего существа. Кошки у меня никогда не было, но тепла и пушистости хотелось очень сильно. Мы выбрали котенка в интернете и сразу же его забрали. Дома мы отмыли пушистое чудо и отогрели в полотенце. Так в нашей жизни появилась Петрарка.

Петрарка оказалась удивительным созданием. Внимательным, умным, очень разговорчивым. Иногда я проводила с ней по часу, просто рассказывая ей о том, какая она прекрасная и красивая кисонька. Однажды Петрарка чуть не выскочила в окно. Я успела ухватить ее за хвост и втащить в квартиру, и на той же неделе на наших окнах появились защитные сетки. А я поняла, как быстро это существо стало мне таким близким и любимым.

Наша жизнь стала еще более наполненной. Если не считать нескольких недлинных субдепрессивных[3] эпизодов, то все было в полном порядке. Так прошел год.

Наши отношения с молодым человеком развивались. Мы познакомили друг друга с родителями, начали строить планы на жизнь. И в какой-то момент мы поняли, что не хотим расставаться.

– Ты же знаешь, что нам нужно для этого сделать? – спросила однажды я.

– Конечно.

В тот же вечер мы подали заявление в ЗАГС.

Наши родители были не слишком рады такому повороту событий, их пугало то, что я старше него на 5 лет. Но нам было абсолютно все равно, решение было уже принято. Я испытывала спокойную светлую радость.

Мы поженились через месяц после того, как подали заявление, а свадьбу запланировали на следующий год, который отвели себе на планирование именно такого мероприятия, о котором мы мечтали. Делать что-то заурядное нам было неинтересно, я всю жизнь мечтала о свадьбе, и традиционных посиделок нам обоим абсолютно не хотелось.

Тем временем жизнь продолжалась. У меня случались приступы бессилия, во время которых я лежала, не вставая, но они длились один или два дня, и я не придавала им значения. Конечно же, я рассказывала об этом врачу.

С появлением Феди в мою жизнь пришло гораздо больше спокойствия. Гипомании меня не посещали, и я была этому безмерно рада. Вскоре после того, как мы начали жить вместе, яркая влюбленность переросла в нечто большое, теплое и мягкое. Я не испытывала эйфорию, но мне было бесконечно хорошо рядом с этим человеком. Он умудрялся поддерживать меня во всем.

Работа

На работе мне было не очень просто. Шел второй год написания моей диссертации, и я поняла, что это будет очень трудно. Эксперименты получались через раз, мне приходилось много работать с животными – а эти модели обычно очень вариабельны и нередко дают сильно разнящиеся результаты от эксперимента к эксперименту.

Опыты на клетках я тоже продолжала ставить, но у меня было слишком много неизвестных. Мы не знали даже тему моей будущей диссертации. Само это слово вызывало у меня нервное подергивание глаза. А для допуска к написанию нужны еще статьи, еще эксперименты, еще экзамены… Все это я абсолютно не могла осознать и объять своим умом. Я даже не могла толком разобраться во всей системе того, что мне нужно будет сделать. Впрочем, такая проблема свойственна многим аспирантам и соискателям научной степени, система действительно непростая.

Я начинала выгорать в профессиональном смысле. Я привыкла работать на 200 % и думала, что на новом месте работы я смогу быть такой же активной и продуктивной, какой была в лаборатории, где я работала в студенчестве. Однако перенесенные болезни и депрессивные приступы давали о себе знать.

После активно проведенного дня, когда у меня в руках все горело, всегда наступал провал, в который я не могла встать и мучилась чувством вины. Стабильно работать в нормальном расписании у меня не получалось совсем.

Вскоре к нам на работу устроилась новая сотрудница, активная, умная, энергичная и, что было самым тяжелым ударом для меня, сверхработоспособная.

Она могла работать с восьми утра до десяти вечера, всегда оставалась включенной в мыслительный процесс. Плюс ко всему она работала с молекулами, а не с мышами или клетками (как я), поэтому она писала статьи одну за другой. В то время как я, проработав на полтора года дольше нее, не могла выпустить хотя бы одну нормальную статью.

Все чаще мои сессии у психотерапевта были посвящены тому, как я завидую новой сотруднице, что она может активно работать и многого добиваться. И тому, как я устала от висящего надо мной обязательства защитить диссертацию, как я не понимаю, сколько все это продлится и что для этого нужно, и ощущаю себя привязанной к своей работе без права уйти.

Я несколько раз задумывалась о том, чтобы сменить работу и вообще перестать заниматься диссертацией и наукой. Но тогда бы получилось, что я сдалась, опустила руки. Это было абсолютно недопустимо в моем мире. Всю жизнь меня готовили к тому, что я должна быть умной и прилежной, что я должна достигнуть высот в науке. Я родилась в семье двух кандидатов технических наук, и допустить мысль о том, что у меня научной степени не будет, я не могла.

К научной карьере меня готовила не только семья, но и школа для одаренных детей, в которой я училась три последних класса, и МГУ. Когда я думала о том, что могу сойти с дистанции, я чувствовала стыд и тревогу. В конце концов я перестала об этом думать и смирилась с тем, что мне придется через все это пройти.

В противном случае я подведу родителей. Я подведу учителей. Я подведу себя.

Работать становилось