Жизнь спартанки была не похожа на замкнутое и безрадостное существование прочих эллинок, отличаясь не только неслыханной свободой в отношениях с мужчинами. В отличие от афинских девушек-подростков, которые могли стать матерями в четырнадцать лет, спартанки выходили замуж уже в зрелом, по античным понятиям, возрасте — между восемнадцатью и двадцатью годами, и не были послушным материалом в руках своих мужей. Существуют сведения и об их довольно свободной добрачной половой жизни.

Спартанки могли распоряжаться своим имуществом, некоторые были очень богаты, социально аетивны и имели влияние на политическую жизнь государства. Круг их домашних забот ограничивался лишь общим попечением о домашнем хозяйстве и воспитании детей. Тяжелую работу, в том числе обязательное для афинянок ткачество, выполняли домашние рабыни, и у спартанок оставалось достаточно свободного времени, которое они посвящали занятию атлетикой.

Но главной их функцией было «рождение мужей», и мужей здоровых, которые пополнили бы ряды воинов. Этому была подчинена вся политика ориентированного на войну милитаристского государства, где безбрачие осуждалось как предательство, а для холостяков были установлены унизительные меры: среди зимы они должны были обнаженными обойти общественную площадь, распевая обидные для них песни. Идеал казарменного равенства, господствующий в Спарте, расценивал семя здорового мужчины-воина как общественное достояние. Оно не должно было оставаться без достойного применения и побежало утилизации среди возможно большего числа молодых и здоровых женщин. То же самое касалось и лона женщин, которые должны были дать как можно больше здоровых детей. Собственническое же отношение и «пустая бабья ревность» со стороны мужей порицались.

О мужском господстве, имеющем место в остальных государствах Греции, напоминал только странный свадебный обряд. Плутарх писал, что в Спарте существовал обычай, по которому жених-спартанец обязательно должен был похитить невесту, которую «встречала так называемая прислужница, снимала с нее тонкие одежды и надевала грубую из мешковины, укладывала в темноте на мешок с соломой и оставляла одну в темноте». «Жених подкрадывался к ней скрытно и насильно развязывал пояс. Причем не только один раз, не только в первую ночь, но долгое время. Это подстегивало желание: постоянно оживляя любовь, он овладевал ею вновь и вновь, вместо того, чтобы, насытившись официально дозволенным удовольствием, ослабеть», — писал историк. Пожалуй, это был единственный случай, когда муж мог проявить абсолютную власть над женой. В дальнейшем все определяла демографическая политика государства, ориентированная на получение здорового потомства. И этим объяснялись некоторые щекотливые аспекты сексуального поведения спартанцев. Старому мужу молодой жены дозволялось допускать к ней молодого человека безупречной репутации, и детей, родившихся от этого союза, он потом мог воспитать как своих собственных. Существовал и другой обычай: молодую, плодовитую и «непременно благоразумную» женщину мог попросить на время, чтобы она родила ему детей, другой «порядочный человек», которому эта женщина понравилась.

Афинский историк и писатель Ксенофонт (V–IV вв. до н. э.), пытаясь объяснить, что заставляет спартанцев вступать в эти противоестественные союзы, писал, что в таких случаях «женщины желают распоряжаться двумя домами, мужчины же присоединить к своим сыновьям братьев, которые могли бы разделить с ними благородство происхождения и телесную крепость, не претендуя, однако, на их имущество».

Другую версию этого обычая излагает историк Полибий (ок. 200–120 гг. до н. э.): «У лакедемонян было заведено издавна, чтобы трое или четверо мужчин имели одну общую жену, иногда (даже) и большее их число, если они были братьями, причем их дети считались общими; а для того, кто произвел на свет уже достаточно детей, отдать (свою) жену кому-нибудь из друзей считалось делом прекрасным и согласным обычаю».

По словам Полибия, в Спарте было распространено многомужество, или полиандрия. Но, судя по тому, что официальной формой брака там все же являлась моногамия, эти союзы были ничем иным, как поочередное сожительство одной женщины с несколькими мужчинами, которые могли быть с собой связаны узами дружбы или родства, хотя соблюдение этого условия вовсе не считалось обязательным. Дети же от этих союзов «левой руки» воспитывались не сообща. Они либо усыновлялись предполагаемыми отцами, становясь их законными наследниками, либо пополняли ряды незаконнорожденных. В любом случае выигрывало государство.

Союзы ради потомства вовсе не означали, что мужья могли заставить своих независимых жен вступить в связь с непонравившимся ей мужчиной. Спартанки могли сами определять свой выбор, и часто внебрачные союзы завязывались исключительно по их воле, что не осуждалось, так как адюльтер был привычен, оправдан интересами государства и освящен обычаем. Здоровое потомство, рожденное в его результате, оправдывало все. Не подвергалась общественному порицанию и та спартанка, которая оставляла мужа ради более достойного. Подтверждением тому служит история Хилониды и Акротата. Прекрасную Хилониду выдали замуж за Клеонима, претендента на спартанский престол, но она была влюблена в его политического соперника Акротата. Потерпев поражение в политической борьбе и супружеской жизни, Клеоним привел в Спарту полководца Пирра, рассчитывая с его помощью вернуть царскую власть. Пирр потерпел поражение, а Акротат, проявивший в сражении с ним редкостное даже для спартанца мужество, был встречен в родном городе приветственными криками старцев: «Ступай Акротат, возьми Хилониду и сделай для Спарты хороших детей!»

Принятые нормы морали заставляли обманутого супруга смотреть сквозь пальцы на любовные связи своей супруги, а в иных случаях вступать в полюбовное соглашение с ее избранником. Подобная терпимость объяснялась не только свободой нравов. Ненормальная ситуация, сложившаяся в спартанских семьях, обуславливалась также полным равнодушием спартанца к семье, как к таковой. В Спарте в результате сегрегации полов, роль мужа, проводящего все свое время в сисситиях[9], сводилась исключительно к деторождению. Спартанец не знал родительской ласки, не принимал никакого участия в воспитании детей и ведении хозяйства, а поэтому не имел и вкуса к семейной жизни. Он был воин, живший среди воинов и ради войны, — остальное было вторично и незначительно. Немаловажную роль в отчуждении мужа от семьи играла, несомненно, и педерастия, имевшая в Спарте организованную форму и не только не вызывавшая нравственного осуждения обществе, но и санкционированная государством. Пользу сексуально-эротических связей между мужчинами спартанцы видели как в их признанной античной традицией воспитательно-образовательной функции (ученики в Спарте, как правило, были любовниками своих наставников),