– Кто тебя отпустил? – хлёстко допрашивает он.

– Медсестра, но попросила, чтоб никуда в гости не ходила, чтоб как можно меньше людей меня видело – боится, как бы до врача не дошло.

В дверь звонят. От неожиданности я вздрагиваю.

– Интересно, кто это? Меня не видели, следить не могли, – но уже берусь за дверную ручку.

– Не открывай! – горячим шёпотом приказывает он. – А вдруг проверить пришли? Я сам. Спрячься в туалет!

Ныряю в туалет и прислушиваюсь: в коридор никто не входит.

Выхожу – пусто. «Что бы это могло значить?» – недоумеваю я. Прикладываю ухо к входной двери и слышу, как Валентин шепчется с кем-то на лестничной площадке.

– Так она же в больнице!.. – раздаётся за дверью женский голос.

– Ну да, в больнице, – соглашается он, продолжая что-то объяснять.

– Ты обманываешь!..

Отхожу от двери и ставлю воду для нагревания. Серый и мрачный, он входит минут через десять.

– Кто? – губами спрашиваю я.

– Проверка из больницы, – равнодушно отвечает он и отправляется спать.

«Неужели принимает дома? А за стеной дети. Какой же пробы эта женщина, что не думает о детях? Воспитываю «зеков», а у самой в семье бардак», – мучаюсь я в постели. Мы оба не спим. Он ждёт активности – я отворачиваюсь. Так и провели мы эти две ночи и два дня – в молчании..

Тучи сгущаются

Соседка выслушала мой рассказ и возмутилась:

– Дура! И стояла бы я – прислушивалась! Так рванула бы дверь, так отколошматила её! Спустила бы с этажа – быстро забыла б дорогу! «Подслушивать стыдно!» Вот у таких и уводят мужей…

С того времени у порога нашей квартиры на лестничной площадке объявился «полтергейст»: кто-то невидимый щедро наливал то воды, то рассыпал швейные иголки, то разбрасывал всякой шерсти, то на коврик складывал пирамидкой шелуху от подсолнечных семечек. Уборщица подъезда возмущалась – соседка не сомневалась:

– Знашь, Адольфовна, никак, кто-то колдует… Видно, Степаныча твого хотят отнять. Мусор домой не заноси – к ссоре то!

– Всё это ерунда, Ольга, предрассудки, – отмахивалась я.

Отношения с Валентином были терпимыми: днями, не объясняя причины, он исчезал – на ночь возвращался.

– Погляжу, всё больше одна ты с детьми, – сочувствовала соседка.

Вся в заботах, я радовалась, что удавалось обеспечить уют и достаток гнёздышку, которому завидовали. Чтобы у Валентина в выходные не было повода уходить, заранее запасалась продуктами или, пока он с детьми спал, уезжала в город за молоком и творогом – с ними зимой бывали проблемы. Семья просыпалась, а её уже ждали фаршированные блинчики, или пирожки, или беляши с кофе, в котором было больше молока, нежели воды. Дни, когда мы уезжали к родителям, Изольде или просто находились дома, были музыкой отдыхающей и расслабленной души. Но, как себя ни убеждала, что создавать уют и вкусно кормить ближних – долг жены и матери, душе хотелось праздника.

Как-то уговорила Валентина пойти на эстрадный вечер в театр, только праздника души так и не получила: он тянул в буфет – мне хотелось аттракционов, игр, шуток. Рассердилась, оставила его и приняла участие в игре. После трёх туров вышла в победительницы и получила красивый детский саксафон. Прыгала, как ребёнок, от счастья, выискивала мужа и – не находила. Насмешливый, Валентин вышел из другого зала.

– Тебе лишь бы покрасоваться!

– Ну и шуточки! – не придала я значения словам. – Знаешь, как Юра обрадуется! Наш первый музыкальный инструмент. Может, пригодится?

И пригодился: Юра на нём музыку «творил».

В конце августа 1972 года в микрорайоне открылась детская музыкальная школа, и родители гуськом потянулись со своими чадами: никто не сомневался, что вундеркинд именно их ребёнок. Повели и мы Юру. Директор прослушал его и порекомендовал детскую музыкальную школу при Новосибирской консерватории.

– Отправить семилетнего ребёнка одного? – испугалась я. – Здесь у нас квартира, работа. С таким трудом всё далось…

– Получить такую рекомендацию – честь. Она многого стоит.

– А квартира?

– Квартиру обещать не могу.

– А если он вырастет и не захочет заниматься музыкой? Рискованно всё бросать – у нас ещё один ребёнок.

– У вашего сына идеальный слух. Из ста двадцати детей справился с усложнёнными заданиями лишь он один. А вы что – на карьеру музыканта не настроены?

– Нет, не думали.

Решив, что обыкновенная школа – отличная возможность проверки его способностей, мы недолго озадачивались над рекомендацией. Не пропадёт интерес – сам продвинется. За дверьми нашей квартиры постоянно раздавалась теперь музыка. У фортепиано, чёрной «Чайки», удивительно чистый звук. Являясь свидетелем взросления детей и моего старения, инструмент этот на тридцать лет стал неотъемлемой частью интерьера нашей квартиры и моего существования. Я была счастлива, что, благодаря музыке, дети поднимались на другой уровень развития.

Волнений и тревог с ними почти не бывало – эти волнения и тревоги доставлял нам папа со своим равнодушием. Собираясь на работу, я обнаружила однажды у Али жар.

– Нельзя её в садик, – глянула я на Валентина. – Моё расписание загружено сегодня, а у тебя нет уроков нет – посидеть придётся.

– Не могу, – коротко бросил он. – у меня совещание.

– Совещание – не уроки, его и пропустить можно.

– И как потом на меня будут смотреть?

– А мне как предупредить?

– Это твои проблемы.

– Ну, что ты говоришь? – взорвалась я. – Это такие же твои проблемы, как и мои! А если на месткоме поднимут вопрос о моём прогуле?

– Я пошёл, – хлопает он дверью.

С Алёнушкой на руках растерянно вышагиваю по комнате: «Знать бы, что так выйдет, Юру не отпустила бы в школу…» До начала занятий – 20 минут. Пешком я в любом случае не успевала. «Побудь, доченька, мама скоро придёт», – сажаю малышку на пол, обкладываю её игрушками, подушками, одеялами, выбегаю во двор и останавливаю всех проходящих бабушек:

– У меня дочь заболела – посидите часик-другой. На работу съезжу – сообщу, что меня нужно заменить. Я быстро.

Бабушки не соглашались – к своим внукам спешили. Лихорадочно размышляю: до начала занятий – не более десяти минут. Из дома напротив выходит рослая крепкая женщина.

– Вы куда? – бросаюсь я к ней.

– А чо? – пугается она.

– Посидите, пожалуйста, с моей девочкой. Она заболела, а оставить не с кем. Нужно на работу сообщить, чтоб расписание изменили, – смотрю я с мольбой и страданием.

– Так я ж…

– У меня времени нет, – и тяну её за рукавицу, – пойдёмте!

Она нехотя подчиняется. Открываю дверь – Алёнушка спит на одеялах посреди зала. Скороговоркой шёпотом наставляю незнакомку:

– Это питьё, это еда. Проснётся – предложите.