Слова звучат убедительно, но мысли о разводе пугают. От них стынет душа, и я начинаю плакать от жалости к себе, к Юре, который, как и я, вынужден будет расти без отца…

– Не плачьте, выбросьте из головы печальные мысли, пейте побольше соков и увидите, как начнёте поправляться!

– Откуда им взяться, сокам, – он ни разу ничего не принёс!

– А вы ему говорили?

– Нет.

– Почему?

– Просить стыдно.

– Он ведь может и не знать, что вам нужно!

– Не маленький – с врачом мог бы поговорить!

– Не у всех такая тонкая организация – проще надо быть.

Под окна с соками прибегает иногда Иза. Глядя на меня, безучастную, она возмущается:

– Да сколько можно? Возьми себя в руки – пора! Мама переживает… боится за Юру… Не думай о Валентине! Не будешь расстраиваться – быстрее выздоровеешь!

Однажды врач радостно сообщила, что последний анализ крови показал «тенденцию к улучшению». И, действительно, возвращался утраченный вкус к еде. Табличку «строгий постельный режим» сняли и разрешили медленные прогулки по коридору. Я оживала. В очередной приход Валентина я сама подошла к окну.

– Тебе что принести? – неожиданно поинтересовался он.

– Соки.

– Какие?

– Любые, хорошо бы облепиховый.

– Поеду к тёте Дусе, у неё, наверное, найдётся. У меня хорошая новость – квартиру дают!

– Где? – вскинулась я.

– На Новосиликатном. Кирпичный дом, второй этаж, двухкомнатная. Поправляйся скорей!

Как мало человеку надо! Наутро я ополовинила перловую кашу, в обед выхлебала почти весь бульон и съела третью часть маленькой котлетки. Я медленно оживала. Однажды меня вызвали в ординаторскую, где ждала Виктория Игнатьевна.

– Прости, разводом и квартирными делами была занята – не до того было. Валентин не говорил, что мы теперь в городе живём?

– Он редко и ненадолго приходит. Значит, всё-таки получили? Слава Богу! – постаралась я выразить хотя бы наигранную радость.

– Трёхкомнатную – барыней живу! Горячая вода в любое время суток, тёплый туалет, магазины рядом!

– А Иван Петрович?

– Не думаю о нём. Жалею, что полжизни ушло на борьбу с его пьянкой и гулянкой. Хорошо, что выжила! Школа рядом – девчонкам хорошо, и я довольна.

– Мы ведь тоже квартиру получаем!

– Слышала. Только, матушка моя, негоже по целому году в больницах разлёживаться, – качает она головой, – брось о нём думать, ты молодая, красивая, что убиваешься? Гуляет? Ну и пусть себе катится!..

– Что вы! И думать не хочу – позор это!

– Позор жить, как я жила, – муж-пьяница да ещё и гулящий. Не повторяй моей ошибки. Спохватишься – поздно будет.

– Он редко приходит.

– Одно это должно бы, матушка, насторожить! Да, мало счастливых семей. Почти у каждой свои проблемы. Поправляйся. Казнюсь, что не заметила, как ты пожелтела. У меня и в мыслях не было, что мог быть гепатит. Нет бы – на склеры посмотреть! От нервов всё это! – заключила она.

– Да чего уж теперь!

Вечером того же дня под окнами появился нетрезвый Валентин с двухлитровой банкой.

– Облепиху принёс! Пусть окно кто-нибудь откроет и примет.

Большинство пить облепиху отказалось. Согласилась лишь девушка, знавшая её целебную силу. Выпив с нею по полстакана, мы поняли, что сок отдавал спиртом. Через час нам стало плохо. Наутро анализ крови обеих показал плохие результаты. Врач был в ярости. Срочно сделали ревизию всех тумбочек, выбросили всё подозрительное, приказав без ведома врачей ничего не принимать.

– Ты не сок – настойку принёс! – обрушилась я в другой раз на Валентина. – Специально?

– Да ты что? – искренне удивился он.

– Куда деньги деваешь? – и жёстко потребовала. – Из магазина соки приноси!

– Ладно, – послушно согласился он. – Я уже в новую квартиру переехал. Большая! Приедешь – увидишь. Понравится.

«Может, так и следует? – сама себе удивлялась я. – Не щадить самолюбия? Были же цветы! Значит, может приятное делать – не хочет!»

Когда билирубин достиг цифры «три», врач решил:

– Выпишу, – может, в семье быстрее выздоровеете? Не поднимайте ничего тяжёлого, не ешьте жирного. Посмотрим, к чему эксперимент приведёт. Через десять дней надо будет домашнему врачу показаться. Будет плохая кровь – он больничный продлит. Нельзя по одиннадцать месяцев разлёживаться в больницах.

В разгар ласкового летнего дня мы ехали в автобусе к нашему новому дому. «Хрущёвка» в 35 квадратных метров – полная противоположность комнате-гробу с отгороженной под кухню частью коридора.

– Теперь мебель покупать надо, – озадачил Валентин.

– Надо. Только вначале Юру привези – соскучилась.

– Ты ещё не совсем здорова.

– Выздоровею, если опять все вместе будем.

– Пусть у матери ещё побудет.

– Неужели ты не соскучился?

– Соскучился, только он же лезть будет, а поднимать тяжести тебе нельзя!

– Помогать будешь.

– Ну, смотри, как бы не стало хуже.

Он привёз Юру, и от того, что семья была в сборе, я ощущала полноту жизни. Но ощущение это было недолгим. К вечеру Валентин вдруг навострился в город.

– Ты куда – поздно уже!

– Я предупреждал… Ты захотела – я привёз.

– Мы будем ждать – не задерживайся, – напутствовала я.

Юра просился на руки – не понимал, что мама больна. До 23 часов он не спал, и мы, стоя у окна, встречали из города каждый автобус – Валентина не было. Юра уснул – я не сомкнула глаз.

Это была страшная ночь!.. Ночь, разрушившая иллюзии, отнявшая теплившееся доверие. Было очевидно, что Валентин уезжал не по делам. Приехал он лишь в обед следующего дня. Я понимала, что ругаться бесполезно, но обида рвалась наружу:

– Неужели даже элементарного понятия совести не осталось? Или для тебя это пустые звуки? Ты был год в разлуке с семьёй и, вместо того чтобы подарить вечер, уезжаешь в своё удовольствие! А если бы я уехала, оставив тебя в таком положении?

– Я бы выгнал тебя! – быстро нашёлся он.

– Так уходи! Я выгоняю тебя.

– А квартира? Не забывай – её на троих дали!

– Ты сделал свой выбор. Оставь нас – не пропадём.

И он ушёл. Хорошо, что в доме два магазина – кулинария и мясной. Недалеко… но для человека, которому полагался постельный режим, – нагрузка большая, и у меня вновь поднялась температура, открылась рвота и исчез аппетит. Рядом ни Изы, ни Виктории Игнатьевны, ни телефона. Боясь заразить Юру, старалась держаться от него подальше. С трудом готовила незамысловатую еду и ложилась.

Через несколько дней, виновато улыбаясь, заявился Валентин.

– Я был неправ, – поднял он Юру. – Не хочу терять семью, прости.

– Надо мною сейчас, конечно, и поиздеваться можно – беспомощна. Но… бросить больную, с ребёнком! Ты же всё