Примечание. Этот сонет позволяет вспомнить позднеантичную теорию, объясняющую зло и несовершенство этого мира при наличии благого Бога. Якобы верховный Бог поручил сотворение мира божеству низшего разряда, если не Дьяволу; сделал он свое дело скверно, и поэтому еретики и различали некоего всеблагого Бога, этакого небесного старца, пребывающего в эмпиреях, и Иегову Ветхого Завета – мстительного и кровавого. Чтобы исправить это, и воплотился Сын Божий. Здесь же «неразумные» противопоставляют благого Творца и неблагого Мироправителя, против чего и выступает Кампанелла.

Станца из канцоны

Война, невежество, обман, тирания, смерть, человекоубийство, аборты, горе – все это угодно этому миру. Мы словно наблюдаем за травлей на представлении гладиаторов. Чтобы наполнить очаг, мы валим дерево, чтобы поддержать наши силы – убиваем птицу или зверя; нашим нуждам служат виноградные лозы и ульи; словно прядущие сети пауки, мы берем и убиваем. Как трагедия заставляет людей восхищаться, так чередование смерти и борьбы все еще доставляет безграничное удовольствие триумфальной жизни великого мира; кажущиеся уродство и боль предотвращают возвращение царства Хаоса. Итак, весь мир – [представление] комедии, а те, кто посредством философии соединяются с Богом, увидят в уродстве и зле не что иное, как красивые маски, – о, какая радостная мысль!

Одна из трех канцон, обращенных к Богу из заключения

Всемогущий Бог! Что, если законы Рока незыблемы, и это долгое несчастье доказывает, что мольбы мои возносились не напрасно, Ты услышал их – и сделал все наоборот, изгнав меня из поля Своего зрения; и все же, униженно и настойчиво, я обращаюсь к Тебе. Других надежд у меня не осталось. Был бы другой Бог, собиратель клятв, я бы уверенно направился к Нему за помощью. Я не могу быть назван неблагочестивым, коль скоро я в своей великой агонии отвернулся бы от Того, Кто отвергает меня с презреньем. Того, Кто увещевал меня прийти, чтобы исцелить мои горести. Нет, Господи. Я киплю напрасно. Помоги, кричу я, прежде чем храм, в котором сжигается Твой разум, станет мечетью безумства.

Я хорошо знаю, что нет таких слов, что подвигли бы Тебя стать приветливым к тому, для кого Твоя благодать не была предуготована от вечности. Раскаяние не находит места в Твоем совете; и красноречие смертного человека не может склонить Тебя к милости, когда Твоим постановлением мой скелет будет терзаться муками плоти и духа. Нет, если бы весь мир узнал о моем мученичестве – небеса, земля и все, что обитает в них, – с чего бы им молить за меня перед Тобой, их Господом и Царем? И если переменою является смерть или подобное ей состояние – Ты, бессмертный Бог, Которого я прошу о помощи – как я могу заставить измениться Тебя, чтобы изменить мою судьбу?

И все же снова я молю Тебя о милости, подгоняемый мучительными ранами и глубокими скорбями, – нет у меня ни искусства, ни голоса, чтобы вознести жалобу перед Твоим судейским троном праведности. Ни вера, ни милосердие, ни надежда не оставляют меня в час нужды; и если, как учат некоторые, душа освобождается от грехов и спешит заслужить Твою милость посредством перенесенных на этой Земле мук, я полагаю, ни льда, ни снега со всех Альп не хватит для того, чтобы сравниться с моей чистотой пред Твоим ликом. В тюрьмах – пятьдесят лет, в муках – семь, двенадцать лет в нужде, ранах и горе. Все это я перенес – но доселе стою, окруженный страхами.

Мы лежим, закутанные полностью во мрак; некоторые спали сном невежества, а музыканты за золото играли, чтобы усластить этот низкий сон; в то время как другие пробудились и протянули алчные руки к почестям, богатству и крови; бесполые, проползали в притоны к блудницам, наглые до бесстыдства. Я зажег свет – и вот зажужжали пчелы! Обнаженные от скрывавшего их мрака, и спавшие, и бодрствовавшие обрушили на меня свою злобу; их раны, их скотские радости, потревоженные светом, их нарушенный звериный сон преисполнил их ревностью – так с волками глупые овцы соглашаются драться вместе с доблестными псами, а затем становятся добычей для ненасытных зубов своих ложных друзей.

Помоги, могучий Пастырь! Спаси твоего агнца, Твоего пса от волков, что рвут добычу, и от воров, что грабят. Объяви всю истину лишенной разума толпе! Ибо если мой свет, мой голос отвергнуты – коль скоро в этих Твоих дарах обрящут греховность, – то и солнце, царящее в небе, будет под запретом! Ты знаешь, что я не могу летать без крыльев; дай же мне крылья Твоей благодати для стремительного полета! Мои глаза всегда обращены, чтобы приветствовать Твой свет (то есть солнце. – Е. С.); мое ли в том преступление, что он постоянно проходит мимо меня? Ты освободил Бокку и Джилардо; их, ничтожных, содеял ангелами Твоей мощи. Ты потерял рассудок? Не прекратилось ли твое царство?

С Тобой я говорю, Господи! Ты же понимаешь! Мне все равно, какие сумасшедшие языки хулят мою жизнь, я слишком хорошо знаю этот мир, простертый пред Твоими очами, и к каждой его части относится Твоя любовь; но по мудрому замыслу для общего преуспевания эти части обязаны подвергаться изменениям: они не умирают, поскольку Природа вечно состоит из приливов и отливов, но этим переменам мы даем имя Смерти или Зла, когда ощущаем эту борьбу, которая для Вселенной – жизнь и радость, хотя для каждой ее части это не более чем отсутствие дыхания. Так и в каждой части моего тела я наблюдаю обычное изменение жизней и смертей, стремящихся составить жизненное единство.

Итак, Вселенная не скорбит, а я среди бесчисленных бедствий чахну, чтобы тем самым возрадовать целое и каждую более счастливую часть; и если каждая часть страдает по Твоей воле, что звать на помощь, коль скоро Ты – Всевышний Бог, уделяющий Твою силу каждому живому существу, тайным искусством умягчающий каждую перемену, с нежной заботой усмиряющий мощь Рока, необходимость и покой, сила и мысль, и любовь Божия, пронизывающая все нежные создания. Я убежден, когда возношу к Тебе свои молитвы, что должен обрести некоторое успокоение от этих напитанных ядом мук или же отложить сладкую острую похоть жизни.

Во Вселенной нет ничего