— Алан Лэдд-младший будет очень рад это услышать, — сказала она. — А ты смотришь «Звездный путь»? Вот уж понятия не имела.

— Все смотрят «Звездный путь», — пожурил ее сын. Однако его подначки очень сильно отличались от насмешек Ренье или дочерей. Они были ласковыми, без всякой злобы, соперничества и страха.

— Все, кроме твоей скучной мамаши, которая смотрит только драмы Би-би-си, — беззаботно и с само-иронией ответила она, а потом попросила: — Расскажи, почему это стоит смотреть. — И выслушала сбивчивые объяснения сына, воспевающего достоинства капитана Кирка и Спока.

Затем он перешел к книге Роберта Хайнлайна «Чужак в чужом краю», а после — к облегчению Грейс — к Хаксли, Оруэллу и Брэдбери.

— Ну, про «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту» я кое-что знаю, — сказала она. — Эту книгу читал весь Нью-Йорк, когда она вышла в начале пятидесятых. Сядешь в вагон метро и видишь, что половина пассажиров в нее уткнулись.

Альби, казалось, потрясли ее слова, у него даже рот приоткрылся. У сына были красивое, располагающее лицо с мягкими чертами и светлые волнистые волосы — только он один из ее детей их унаследовал, и именно его она знала хуже всех. Но, может, это удастся изменить.

— Сколько тебе было, когда она вышла? — требовательно спросил он.

— Даже не знаю. В каком году ее издали?

— Кажется, в пятьдесят третьем, — ответил Альби.

— Выходит, мне было двадцать четыре, — сказала Грейс, позабавленная юношеской неосведомленностью сына-первокурсника. — Альби, — неожиданно для себя спросила она, — ты знаешь, когда я родилась?

Он, пристыженный, закрыл рот, широко раскрыл глаза и покачал головой.

— В тысяча девятьсот двадцать девятом, — сообщила Грейс.

— В год краха фондового рынка, — заявил Альби, как будто участвовал в телевикторине.

— Да, — подтвердила Грейс, — хотя я не привыкла об этом вспоминать, тем более что твой дед был очень умным человеком и на момент обвала никаких акций у него не было. Так что с нами ничего не случилось. Во всяком случае, в плане финансов.

— Ого… — с почтением протянул Альби. — А я и не знал.

— Жаль, что ты почти не застал своего дедушку Келли, — сказала Грейс, впервые за долгие годы затосковав по отцу. — Думаю, вы бы отлично поладили.

Однако втайне она радовалась, что отец не может вонзить в ее детей свои ядовитые зубы. Он разрушил жизнь бедного Келла. А Пегги, его любимица, сейчас во второй раз замужем, и снова неудачно, и совсем не общается с собственной старшей дочерью, которая уже сама стала матерью. Пусть отец и любил Грейс меньше, чем их, зато теперь она наслаждается бургерами и мороженым в обществе сына, и это для нее очень важно. Это означает, что она добилась кое-чего в жизни.

— Ага, — согласился Альби. — Он ведь тоже был олимпийским чемпионом? Завоевал золотую медаль. Я даже вообразить не могу, каково это.

Грейс потянулась через стол и заправила за ухо сына густую выбившуюся прядь.

— У тебя будут собственные блестящие достижения, Альби. Я это знаю.

Грейс помнила, как много значила для нее поддержка дяди Джорджа и его вера в нее, и потому очень старалась давать все это собственным детям. Сын вспыхнул:

— Очень надеюсь. Знаешь, это не так-то просто, когда ты наполовину Гримальди и наполовину Келли. У родни с обеих сторон такие славные биографии! Куча людей, которые меня даже и не знают, все равно ждут от меня многого только из-за происхождения.

— Лишь догадываюсь. — Грейс находила удивительным то, что она ведет подобный разговор с Альби, а не с одной из дочерей, которых нередко уговаривала поделиться своими страхами и тревогами. — Но ты молод. Всему свое время. Может, у тебя его уйдет больше именно из-за твоего происхождения. И я хочу, чтобы ты знал, что меня это совершенно не расстроит.

— Спасибо, мама, — сказал он, опустив глаза и с улыбкой глядя на мороженое. Грейс даже не заметила, когда его принесли.

* * *

Осмелевшая от доверительного общения с Альби, Грейс решила при следующей встрече с Каролиной в Париже поднять тему Жюно. После старательной подготовки, включившей в себя покупку новой осенней одежды и поздний обед в выбранном дочерью бистро, она сказала:

— Девочка моя милая, ты замечательно выглядишь. Как дела в школе?

— Мама, я уже устала тебе повторять, что это не школа, а университет.

— А я все забываю, — засмеялась над своей постоянной ошибкой Грейс, приказав себе не бранить Каролину за тон — в точности похожий на тот, которым, как она недавно заметила, Ренье выговаривал ей самой. — В Америке говорят «школа». А в университете я никогда не училась.

— Да уж знаю, — буркнула Каролина, и Грейс снова с трудом проглотила готовые сорваться с губ слова: «Это ты к чему?»

— Но, конечно, в Академии все было ужасно серьезно, — будто защищаясь, проговорила она.

Официант принес заказ: морской язык в кляре для Грейс и лангет со специями для Каролины. Еще они взяли на двоих тушеный шпинат и жареную картошку. От тарелок поднимался пар, запахи смешивались в густой, какой-то винный аромат — насыщенный и резкий одновременно, свойственный лишь французской кухне.

Каролина закатила глаза, беря нож с вилкой и пробуя шпинат с куском лангета.

«Не обращай внимания», — велела себе Грейс и бодро попросила:

— Расскажи мне о Филиппе. Чем вы занимаетесь вместе? Не только ведь по вечеринкам ходите, как можно подумать благодаря газетам. — «Тем самым гнусным газетам, которые все мы так ненавидим. Помни, девочка моя, мы на твоей стороне».

Прежде чем ответить, Каролина проглотила один кусок и откусила новый.

— Он любит поесть, — сказала она наконец. — Так что мы много ходим по ресторанам. И по магазинам. — А потом добавила, поведя плечами: — Он купил мне вот эту блузку.

Блузка не понравилась Грейс с первого взгляда, но она ничего не сказала, чтобы не распыляться на ерунду и поговорить о более важных вещах. Хотя блузка и была с длинными рукавами, но настолько прозрачная, что все в ресторане могли видеть кружевной белый лифчик дочери. Грейс хотела бы, чтобы наряд дополняла какая-нибудь кофточка, однако улыбнулась:

— Очень симпатично.

— Но, если честно, тебе не нравится, — со знанием дела заявила Каролина.

— Нравится! К тому же что я там понимаю в современной моде? Ты давным-давно сменила меня в списке самых нарядных дам, — проговорила Грейс, что было правдой.

Этот список порой утешал ее, служа мощным напоминанием, что, оставшись в Голливуде, к нынешнему своему возрасту она уж