стало знать, что происходит у неприятеля. Проникнуть в крепость мимо форпостов, бдительно охраняемых многочисленными часовыми, казалось делом чрезвычайной трудности, да и не нашлось надёжного человека, которому можно было бы это поручить.
Преисполненный храбрости, горя служебным рвением, я взялся за это дело и, недолго думая, стал возле жерла самой большой пушки в ожидании, пока из неё выстрелят. В тот момент, когда вылетело ядро, я вскочил на него верхом, рассчитывая таким образом попасть в крепость.
Пока летел, раздумывал: «Положим, попаду я в крепость, но как вернуться обратно? Наконец, что ждёт меня в крепости? Нет никакого сомнения, что примут за шпиона и вздёрнут на первой виселице. Самое благоразумное – убраться подобру-поздорову восвояси».
Набросав наскоро в записной книжке план неприятельских укреплений, я перескочил на встречную бомбу, летевшую в наш лагерь, и благополучно вернулся к своим.
Как и я, конь мой удивительно искусно брал любые барьеры. Для него не существовало ни заборов, ни рвов – словом, никаких преград. Это давало мне возможность всегда ездить по прямой.
Как-то раз отправился я травить зайцев. Спасаясь от преследования, косой перебегал дорогу как раз в тот момент, когда проезжала карета с двумя молодыми дамами из высшего общества. Всё это случилось так неожиданно, что я не успел повернуть коня и мой горячий литовец на всём скаку пролетел сквозь открытые окна кареты. Я едва успел поклониться дамам и извиниться за причинённое беспокойство.
В другой раз, когда конь прыгнул, намереваясь перескочить болото, я заметил, что оно шире, чем казалось, и в тот миг, когда литовец взвился в воздух, сумел повернуть его и вернуться на прежнее место, чтобы взять больший разбег. Но и во второй раз не получилось: конь сорвался и увяз в болоте по самую шею. От неминуемой гибели я спасся только благодаря своей удивительной силе: стиснув бока литовца ногами, стал тянуть себя за косу и таким образом вытащил нас обоих из болота.
Несмотря на всю мою храбрость и ум, на силу, быстроту и выносливость коня, и со мной случались неудачи. Я имел несчастье попасть в плен к туркам, победившим меня превосходством своих сил. И там постигла меня печальная участь: как это часто случается и теперь, турки продали меня в рабство.
Сделавшись рабом, я был вынужден исполнять самую простую работу, лёгкую, но скучную и мне совсем незнакомую. Меня поставили на должность пчеловода в султанских садах. Моя обязанность состояла в том, чтобы каждый день с восходом солнца гнать пчёл на пастбище в поле, стеречь их там целый день, а вечером пригонять обратно в улей.
Как-то вечером я заметил, что одной пчелы недостаёт и, оглянувшись, увидел двух медведей, которые, надеясь поживиться мёдом, вознамерились разорвать пчелу.
У меня ничего не было в руках, кроме серебряного топорика, который имеет при себе каждый из рабов при султанских садах. Его-то я и запустил в медведей.
Мне действительно удалось таким образом спасти пчёлку, но, к несчастью, случилась другая беда. Размах руки был так силён, что топорик, пролетев над головами медведей, стал подниматься всё выше и выше, пока не упал на Луну.
Как его достать? Где я найду такую лестницу, чтобы влезть на Луну?
Тут я вспомнил про турецкие бобы, которые не только быстро растут, но и часто достигают удивительной высоты, и тотчас посадил один в землю. Боб стал расти прямо на глазах, всё выше и выше, пока не зацепился за один из рогов месяца. Удача несказанно меня обрадовала. Я полез по стеблю кверху и благополучно добрался до Луны. Немалого труда стоило найти серебряный топорик на поверхности, где все блестело как серебро. Наконец он отыскался на куче мякины и соломы.
Я собрался уже спускаться на Землю, но увы: пока разыскивал топорик, боб высох под жгучими лучами солнца и стал совсем непригоден.
Что делать? И вновь помогла смекалка. Из соломы я свил длинную верёвку и, привязав за рог месяца, пустился в путь, скользя правой рукой по верёвке, а левой удерживая топорик. Добравшись до конца верёвки, я обрубил у себя над головой кусок, привязал его к тому, что остался под моими ногами, и продолжил спуск. Таким образом мне удалось преодолеть довольно большое расстояние, но, к сожалению, верёвка от постоянного обрубания и связывания перетёрлась и оборвалась, и я с высоты двух миль полетел вниз с такой скоростью, что скоро лишился сознания. Когда же пришёл в себя, понял, что ушёл в землю на девять саженей, но не знал, как выбраться. Но чему не научит нужда! Ногтями я вырыл в земле ступеньки и благополучно вышел на свет божий.
Наученный горьким опытом, решил я прибегнуть к другому способу, чтобы отделаться от мишек, лакомых до мёду: взял дышло от телеги, намазал мёдом, а сам спрятался в засаду.
Случилось то, что я и предвидел. Как только наступила ночь, сладкий аромат мёда приманил громадного медведя. Ухватив дышло, он стал жадно лизать мёд. Лижет, лижет, а сам подвигается по дышлу всё дальше и дальше. Оно и прошло через глотку косолапого, желудок, внутренности, и конец его высунулся сзади. Тогда я выскочил из засады, схватил кол, забил в дышло и оставил в таком положении до утра. Медведь не мог тронуться с места.
На другое утро султан, любивший гулять в саду, увидав медведя, очень смеялся над моей выдумкой.
Вскоре после этого был заключён мир с турками. Меня и других пленных привезли в Петербург. Служить я не хотел, вышел в отставку и уехал из России.
В тот год повсюду в Европе царствовал страшный холод. Даже само солнце, казалось, ознобилось и с того времени и до наших дней никак не может поправиться – нет-нет да и прихворнёт. Вот эти-то холода и заставили меня по пути на родину пережить больше невзгод и неудобств, чем во время путешествия по России.
Моего литовца турки оставили у себя, и поневоле пришлось ехать домой на почтовых. В одном месте дорога проходила в узком коридоре между высокими плетнями из терновника, и я приказал ямщику трубить в рог, чтобы