Ной пожал плечами.

– Я лишь рассказываю вам то, что слышал. Сагра и Дайанда веками совершали набеги на наши границы, и даже Война Двух Ночей не может остановить их навсегда. Люди напуганы, а правительство защищает только себя. Они не собираются выяснять то, что не смогли узнать за пятнадцать лет, хотя, конечно, скажут, что пытались.

Я хотела вмешаться и сказать, что крайне опасно возвращать власть людям, которые и были источником проблемы. Вот как все происходило во время Войны Двух Ночей: страх и угроза вторжения со стороны Сагры помогли Микке быстро прийти к власти. Она использовала все больше и больше темной магии для защиты людей, пока не решила собрать своих ближайших советников и уничтожить всех солдат врага, разбивших лагерь на границе. Но я ничего не сказала, потому что одним из таких советников была Андреа Тибо, моя тетя.

В конце концов многие люди, особенно на Юге, выступили против того, как правительство использует темную магию. Со временем тех, кто высказал свое мнение, обвинили в государственной измене и стали преследовать в соответствии с новым законом, принятым во время войны. Некоторые из них погибли за свои идеи. А Агата Тибо отвечала за соблюдение этого закона. Не все знали, что я ее племянница, и никто никогда не тыкал мне этим в лицо, но это было то, что меня сдерживало, когда речь заходила о войне и ссылках.

После дебатов собрание завершилось, и Лиам, как всегда внимательный, позволил Клавдии уйти раньше и подождал меня у двери.

– С тобой все в порядке? – спросил он, касаясь рукава моей блузки.

– Конечно, ничего особенного не произошло. Тебе следовало уйти с Клавдией.

Лиам пожал плечами:

– Я встречусь с ней позже, не волнуйся.

Я попыталась улыбнуться, но у меня не слишком хорошо получилось.

– Айлин…

– Просто я никак не могу свыкнуться с тем, что люди открыто обсуждают тех… кого отправили в ссылку. По крайней мере теперь я лучше понимаю, почему они начали объявлять помилования, но…

Я потрепала рукав блузки, избегая его взгляда, не желая облекать свои страхи в слова.

– Это всего лишь слухи, Айлин, ничего не произойдет. Люди слишком боятся Оветты после… того, что сделала Микке.

– Там была не только Микке, – пробормотала я.

Он притянул меня к себе и крепко обнял.

Лиам был моим двоюродным братом со стороны отца. Вся его семья была с Юга, как и большинство жителей Олмоса. Браки между северянами и южанами были редкостью за пределами столицы и тем более в обстоятельствах, в которых находились мои родители. В то время как моя тетя присоединилась к Микке, когда напряженность в отношениях с Сагрой начала обостряться, моя мать отвергла использование темной магии, восстав против северных идей и образа жизни. Она сбежала с моим отцом в Олмос, где позже они вошли в группировки, критиковавшие политику правительства. Это были очень тяжелые годы, и они потеряли много друзей, включая тетю Лиама.

На самом деле многие считали изгнание на остров недостаточным наказанием, однако после восстановления власти, запрета казней и введения ограничения на использование темной магии никто не захотел идти дальше, сделав исключение для Микке и ее союзников. Они все еще были там, на одном из пустынных островов Северного моря, где, по слухам, ничего не росло и царил вечный холод.

Размышления об этом всегда наполняли меня тоской и беспокойством. Мне было страшно думать о том, через что прошли мои родители, о людях, которых они потеряли. Это заставляло меня сомневаться во всем, что я когда-либо знала и во что верила.

Моя мать не могла перестать быть северянкой, как бы ей ни хотелось думать и жить по-южному. Я всегда замечала мелочи, которые позволяли мне заглянуть в мир, совершенно отличный от моего, и, как только мои родители, бабушка и дедушка помирились, посещения Нирваны, где жили последние, окончательно открыли мне глаза. Поначалу такой образ жизни казался мне показным, хоть и увлекательным; но со временем, взяв на вооружение некоторые северные обычаи, я наконец-то нашла свое место в мире, вырвавшись из Олмоса. Я стала той, кем была на самом деле, – полукровкой. И я не стыдился этого, несмотря на сопутствующие проблемы.

Я все еще обнимала Лиама, когда в конце коридора появился Лютер Мур. Подойдя ближе, он улыбнулся и поприветствовал меня кивком, и я отстранилась от брата, чтобы ответить ему. Мы молча ждали, пока Лютер скроется в коридоре, и Лиам покачал головой:

– Моя двоюродная сестра здоровается с Лютером Муром. Добавьте это в список вещей, которые, как я думал, я никогда не увижу.

– Я сама с трудом в это верю.

– Как у тебя дела с ним?

Я пожала плечами:

– Все… сложно. Он такой северянин.

Лиам рассмеялся:

– Это заметно, да.

– Хотя… это заставляет меня задуматься, понимаешь? Мне кажется, я многому у него научусь.

– Я рад. Знаю, насколько важна для тебя твоя диссертация.

Мы зашагали к нашим комнатам.

– Она важна не только для меня. Я знаю, как трудно было бы заставить Совет прислушаться ко мне, но я думаю, что многое действительно можно изменить. Я не настаиваю на том, чтобы во всех школах преподавали одно и то же, просто важно, чтобы они по крайней мере знали, что происходит в других. Не может быть, чтобы половина страны отказывалась даже смотреть на то, что делает другая половина.

Лиам пожал плечами.

– Ты знаешь, что это проблема политики, а не системы образования, – ответил он мне. – Я тысячу раз предлагал тебе присоединиться к Политическому подкомитету.

Я тяжело вздохнула, останавливаясь перед лестницей.

– А что мне делать в политике? Я из семей Даннов и Тибо. Кто меня поддержит? Север? Юг? Нет. Мне лучше пойти по академическому пути.

– Что ж, тебе виднее.

* * *

На следующий день, когда мы пошли в столовую, мои друзья продолжали говорить о том же. Мы сели за длинный стол, располагавшийся чуть левее возвышения, на котором заседал Совет. Солнце позднего лета освещало гостиную сквозь огромные стеклянные окна по обоим концам, создавая странный контраст с темой нашей беседы.

Мы с Сарой сели на скамейку рядом с Ноем, который как раз увлеченно говорил. Я увидела, как он резким жестом откинул волосы с лица, и поняла, что его терпение на исходе.

– Сколько раз я должен это повторять? То, что происходит сейчас, совсем не похоже на то, что происходило тогда. Начнем с того, что Дайанда не вторгалась в Оветту.

– Ну, я не знаю, можно ли считать действия Сагры вторжением, – возразила Клавдия.

Мы все замолчали, уставившись на нее. Я даже не успела потянуться к чайнику – моя рука застыла на столе.

– Прошу прощения? – сказал Итан, стоявший рядом с ней.

– Все знают, что это был просто предлог, – продолжила Клавдия, не обращая внимания на повисшее в воздухе напряжение. – Для того чтобы присвоить месторождения на границе…

– Я уверен, – прервал ее Итан, тщательно подбирая слова, – что в тебе говорит невежество, а не злой умысел.

Клавдия нахмурилась, но Итан не дал ей возразить:

– Как бы вам ни хотелось так ее называть, война не длилась две ночи. Она началась и закончилась не в тот день на границе, она началась пятью годами ранее в Лайенсе. Сагра покинула месторождения, но подожгла прилегавшую к ним деревню, и мои бабушка и дедушка погибли, чтобы моя беременная мать могла спастись. Так что не смей говорить, что это все не имело значения, что война началась просто по чьей-то прихоти.

Мы едва осмеливались дышать. Две части Оветты веками ссорились из-за одного и того же: на Севере у нас были золотые прииски и месторождения драгоценных камней, которые мы экспортировали в другие страны, в то время как Юг кормил страну в обмен на древесину и иностранные товары. Тема спора не была новой, и, кроме того, мы уже знали историю Итана. Но тот факт, что, несмотря на свою застенчивость, он так много рассказал кому-то, кого