К счастью, до того, как молчание стало действительно неловким, нам принесли еду, и Лиам воспользовался возможностью сменить тему разговора.

– Ане передает тебе привет, – сказал он, протягивая мне тост. – Он надеется, что ты заглянешь к нему в теплицы.

– Мне нужно зайти, да, – ответила я.

Я взяла тост и передала тарелку Клавдии. Она отломила кусок хлеба и обмакнула его в чай. Сара продолжала пристально смотреть на нее, наблюдая, как девушка на мгновение закрыла глаза, прежде чем съесть кусочек. Увидев, что Ной и Сара обменялись насмешливыми взглядами, я толкнула их локтем, но Лиам уже заметил это. Нахмурившись, он тоже взял кусок хлеба и намочил его. На секунду я засомневалась, не зная, должна ли последовать их примеру, но Ной расхохотался и завязал диалог с Итаном, так что я решила, что момент упущен.

Когда мы закончили завтракать, я осталась с Сарой, которая налила себе еще чаю, и, как только остальные ушли, она повернулась ко мне. Маленькие кристаллы, украшавшие ее собранные в пучок волосы, зазвенели при движении.

– Ты видела, что она вытворяет? – спросила она меня фальшивым шепотом.

– Сара.

– Как будто это Фестиваль урожая или что-то в этом роде.

Я щелкнула языком и фыркнула, хотя на самом деле Сара была отчасти права. Даже на Юге было редкостью видеть, чтобы кто-то макал хлеб в свой напиток, разве только по особым случаям. Этот ритуал символизировал обращение с тремя основными жизненными элементами: едой, водой и магией. Но фактически это был один из обычаев Юга, и он вышел из употребления в повседневной жизни, особенно в таком месте, как Роуэн, где различия между двумя берегами реки постепенно стирались.

– Не будь злой, – запротестовала я в конце концов.

Сара посмотрела на меня, размешивая сахар в своем чае.

– Вы с Лиамом не такие, – пожала плечами она.

– Не во всем, – возразила я. – И в любом случае это не имеет значения. Эта девушка – идиотка, откуда бы она ни была родом.

Сара покачала головой, резко посерьезнев.

– Нет, я не думаю, что это из-за того, что она южанка. Проблема в ее поколении, – сказала она.

Я усмехнулась:

– Какое это такое поколение? Она ровесница моего двоюродного брата.

– И твой девятнадцатилетний двоюродный брат смотрит на вещи иначе, чем мы, двадцатидвухлетние. На Севере все то же самое, Айлин. Мы всегда думали, что не жили по-настоящему в военное время, что не видели войны, что были слишком маленькими, но… я не знаю, этим летом мы собрались вместе с моими двоюродными братьями – и у меня было такое же чувство.

– Какое чувство?

– Такое чувство, что… – Сара долго подыскивала слова, – что они не боятся высказывать свое мнение. Они не боятся, что это может подвергнуть их опасности.

Я вертела в руках чашку с чаем, размышляя над ее словами и над тем, что Ной рассказал нам о Дайанде, о Сагре, о том, что даже у страха есть свой предел. И на мгновение я позавидовала его детству, свободному от разговоров шепотом, от бремени секретов, которые могли стоить жизни, от ночей, проведенных в подвале, когда Лиам обнимал меня и плакал, потому что наши матери всё не возвращались. И мы не знали, вернутся ли они вообще. Тогда мы еще не подозревали, что в один из таких вечеров наша тетя уйдет из дома и больше никогда не вернется.

Я набрала воздуха в легкие и сделала большой глоток чая.

– Но это к лучшему, верно? Им незачем бояться, – наконец произнесла я.

Сара отвела взгляд в сторону.

– Меня беспокоит не страх – меня беспокоит их мнение.

Я не знала, что на это сказать, но Сара, кажется, и не ждала от меня ответа, потому что резко сменила тему.

– Кстати, о мнениях. Как там у тебя дела с… – она оглянулась, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, как будто этот разговор был опаснее предыдущего, – с твоим новым учителем?

Я пожала плечами и поставила чашку на стол:

– Хорошо.

Сара наклонилась ко мне, и солнечный свет отразился от ее рыжеватых волос, а маленькие кристаллы в прядях заиграли малиновым цветом.

– Политический комитет уже несколько раз разговаривал с ним, – тихо сказала она мне.

– О войне?

– А о чем еще? Поэтому его и помиловали.

Я провела пальцами по узору на своей юбке, снова и снова ощупывая его рельеф. Сара не сказала мне ничего нового, но я не переставала задумываться о том, какую роль Лютер Мур играет во всем происходящем. Что он знает о случившемся? Насколько он был замешан во все эти дела? Если его не сослали на Остров и он был одним из первых помилованных, не может же быть такого, что он сделал что-то по-настоящему ужасное? И все же у него была важная информация для Совета…

Стараясь больше не думать об этом, я попрощалась с Сарой, взяла портфель и пошла в кабинет моего преподавателя Джейн Дюрант. Я постучала в дверь с некоторой нервозностью, как всегда. Джейн была не только моим научным руководителем, но и одним из шести членов Совета Оветты, и, хотя она всегда относилась ко мне с симпатией, я не могла не робеть перед ней.

Мгновение спустя дверь открыла женщина с распущенными длинными седеющими волосами, одетая в простое оранжевое платье.

– Айлин! – воскликнула она, обнимая меня. – Как прошло лето?

– Очень хорошо, спасибо.

Я прошла в кабинет, и мы сели за ее стол. Я рассказала ей об успехах, которых добилась за последние несколько недель, о планах на следующий учебный год и о том, что уже весной я хотела защитить диссертацию и получить должность преподавателя.

– Сегодня у меня последнее обязательное занятие. Я еще не решила, буду ли заниматься дополнительно в течение года или полностью сосредоточусь на исследовании.

Джейн кивнула, возвращая мне листы.

– Ты уже нашла специалиста по северным техникам?

Я собрала свои бумаги, выровняв их по краешку.

– Да, мои бабушка и дедушка наняли Лютера Мура.

Джейн посмотрела на меня очень серьезно, а затем рассмеялась:

– Тебе преподает сам Лютер Мур?

– Пока что у нас было только одно занятие.

Джейн снова рассмеялась, но скорее недоверчиво, чем радостно. Она откинула с плеч свои роскошные густые волосы с проседью и еще раз серьезно посмотрела на меня.

– Вы уже обговорили все нюансы ваших занятий?

Я пожала плечами:

– Мы все обсудили.

– Будь осторожна с ним, Айлин. Лютер Мур – сложный человек.

Я хотела бы, чтобы в ее словах звучала лишь снисходительность, а не искренняя озабоченность, которой они в действительности были пропитаны.

* * *

Когда я вышла из дворца, Итан уже ждал меня с лошадьми. На нем были светлые сапоги и бриджи для верховой езды, а фиолетовый жилет подчеркивал его смуглую кожу.

– Спасибо, – сказала я, беря поводья.

Воспользовавшись лестницей, я удобно взобралась в седло, и мы направились к мосту, соединявшему дворец с деревней.

– С тобой все в порядке? – спросил меня Итан после недолгого молчания.

Я оглянулась, чтобы посмотреть на него:

– Со мной? Это я у тебя должна спросить.

Итан пожал плечами:

– Я уверен, что Клавдия сказала все это без какого-то умысла. Просто она ничего не знает, вот и все.

Он всегда старался всех понять, всегда всех оправдывал.

– Не уверена, достаточное ли это оправдание, – призналась я.

– Ну, для этого ты и работаешь, не так ли? Чтобы люди перестали игнорировать то, что происходит по другую сторону реки.

– А как насчет тебя? – я поменяла тему. – Над чем ты работал эти недели?

Итан рассказал мне о музыкальных шкатулках и других предметах, которые ему заказали в одном из деревенских магазинов. У него был дар создавать различные механические вещицы, хотя он не всегда понимал, как этот талант применять. Его родители не одобряли того, что он тратил свое время на что-то такое… создаваемое руками. Они считали это ниже его достоинства.

Я оставила Итана у магазина на главной улице Роуэна и проследовала к огромному зданию школы, расположенному в самой тихой части деревни. Я отвела лошадь в конюшню и улучила минутку, чтобы прогуляться по пустому саду, прежде чем войти.

Хотя