– Подожгли ха-ату! Они-и-и! Пожа-ар! Город гори-и-ит!

Вера осторожно, чтобы снова не упасть, оглянулась. Позади небо было тёмным от копоти. То тут, то там поднимались широкие столбы совершенно чёрного дыма.

– Куда мы тепе-е-ерь?! – рыдала Лида.

– Куда? – Дед Григорий постучал тростью о землю. – А туда же. Беги, зови Настасью, и пойдём.

Устроились в том же холме. Обновили стенки убежища, постелили лапник.

Муська притащила из лесу мышонка, положила рядом с Верой и пододвинула к ней лапкой.

– Толковая ты у нас, – похвалила Вера. – Ешь.

Тогда кошка отнесла добычу за пень. Туда же пришла Бася, за ней – Мурка. Муська жадничать не стала. Будто чувствовала, что время такое: только разделяя малое на всех, можно выжить.

Толя наловил рыбы, которую вечером по-быстрому, чтобы не выдать себя, пожарили на костре. Мама подоила Зорьку и отвела в ров.

– Лежи тихо.

На лапнике в убежище расстелили простыни. Толя с Витей легли в углу валетом, а Вера, Лида и Боря – кучкой посередине. Кошки сразу свернулись у них в ногах. Шельма у входа устало положила голову на тонкие лапы и прикрыла глаза.

Дни шли. Несколько пасмурных, пара дождливых, один солнечный – долгие, полуголодные, но наполненные надеждой. Что Красная армия победит, что снова будет мир, что отец жив, и братья тоже, и сестра, что все вернутся, что будут снова вместе, в своём доме, даже если он сгорел – отстроят…

Но шёл карательный отряд…

Карательный отряд

Немецкие солдаты цепочкой прочёсывали лес и беспощадно расстреливали беженцев.

Вера, Толя, Настасьины дети и все взрослые сидели, прижавшись друг к другу и с ужасом вслушиваясь в приближающиеся очереди немецких автоматов.

С противоположного берега рва посыпались комья земли и показались страшные сапоги. Толя крепко обнял Веру. Его рукав закрыл ей глаза.

Размашистые шаги приближались. Вера открыла глаза и поверх Толиного рукава увидела, как в их убежище, пригибаясь, вошёл солдат с автоматом.

Дал длинную очередь по стене. На голову посыпалась земля.

Тут мама бросилась на колени перед ним.

– Паночек! Детки кляйненькие. Не стреляй!

Тот дёрнул автоматом, скомандовал:

– Мать, встань! Я русский.

Мама на миг замолчала и снова стала просить:

– Миленький, у меня детки малые: не стреляй корову. Мы же с голоду подохнем.

Солдат глянул туда, где во рву лежала Зорька.

– Корову положи, накрой одеялом. И сами лежите, пока карательный отряд не пройдёт.

– А как же мы узнаем?

– А как стрельба закончится – значит, ушли.

Мама схватила одеяло, побежала к Зорьке. Та лежала тихо, положив голову на передние ноги, будто всё понимала. Слёзы выкатывались из-под её ресниц. Мама погладила кормилицу между рогов, укрыла и быстро вернулась в убежище.

Солдат поднял автомат, снова дал длинную очередь по стене. Вера зажмурилась.

Она слышала, как он выбежал наружу и что-то по-немецки крикнул остальным.

Вере в щёку ткнулось что-то мокрое. Нос Шельмы. Только бы не залаяла!

Сны в землянке

Собака оказалась умницей: затаилась и не подавала голоса.

Через несколько дней советские войска вместе с партизанами освободили город, и те, кто выжил в беженцах, стали возвращаться.

Почти весь Чериков, как оказалось, был сожжён отступавшими немцами. У дома Лапенковых выгорело полстены. Более или менее целыми остались разбитая школа и полуразрушенная больница. Да недостроенное кирпичное здание ветеринарного техникума не поддалось поджогу.

– Удружил, – похлопал дед Григорий по спине соседа Василия, узнав, что это благодаря ему дом Лапенковых не сгорел полностью. Василий не стал уходить в лес со всеми беженцами, а спрятался в подполе. Когда же вылез, то увидел, что всё в огне, и начал тушить. Его дом было уже не спасти, но он смекнул: у Лапенковых ещё есть за что побороться. И стал таскать воду к ним. Лил, лил – и потушил пламя.

– Удружил, – повторил дед Григорий.

И они, не сговариваясь, принялись копать в огороде Лапенковых землянку. Жить в доме возможности не было: печь и труба сохранились, но почти везде пол выгорел до самого погреба, где теперь чернели лишь осколки банок из-под мочёных яблок да валялись металлические обручи от кадок.

Толя был на подхвате: катал брёвна, снимал дёрн, копал землю. Дело спорилось.

Землянка, застеленная сверху брёвнами, поверх них – дёрном и песком, чтобы вода не просачивалась внутрь, – была полна людей. Лапенковы, тётя Настя с детьми, Василий – все спускались под землю по аккуратным маленьким ступенькам, которые в дождь становились скользкими и раскатанными, словно горка. Но упасть не давали заботливо приделанные по бокам перила – работа деда Григория. Все теснились и едва помещались в землянке. Но как же свободно теперь дышалось в этой тёмной духоте! И как тепло было холодными уже ночами от надежды на грядущую победу над фашистами!

Если бы ещё не сны, что немцы бомбят, расстреливают, грабят… Однажды Вере приснилось, что всё вокруг загрохотало. Земля посыпалась на головы.

Дед Григорий выглянул из убежища.

– Танки. Прямо по огородам прут!

Одной рукой опираясь на трость, а другой держась за перила, он на удивление быстро поднялся по ступенькам.

«Куда? Под танки? Де-е-ед!» – пыталась закричать во сне Вера, но от страха не могла.

– Ох растакую твою! – раздался снаружи дедов голос. – Что ж ты по землянке-то едешь?

Вера побежала вверх по ступенькам, поскользнулась, упала, но в тот же миг оказалась за дедовой спиной.

Из одного танка высунулся немец. Осклабился и повернул машину. Объехал землянку.

Дед Григорий поднял трость и напоследок потряс ею в воздухе, грозя танкам ручкой-кукишем.

Но один раз Вера увидела хороший сон – про папу. Она отчаянно продиралась к нему сквозь колючие шипы куста розы с белыми цветками. Отец, словно не решаясь войти, стоял у их калитки. Проснувшись, Вера приподнялась и поняла, что это кололись еловые иголки, пробившиеся сквозь самотканое полотно, на котором она лежала. А калитка? Если во сне она была цела и дом не был сожжён, то может быть, папа жив. И сейчас побеждает врагов.

Дело непростое

Дом постепенно приводили в порядок. Вере было лень обходить вокруг, а потом ещё открывать дверь, и она придумала более простой способ попасть внутрь: опиралась руками на сохранившуюся часть стены – по обеим сторонам от обвалившейся, – подтягивала под себя ноги и перепрыгивала прямо через фундамент. Вытаскивала из дома обгорелую утварь и выметала угли.

К зиме дырку