Ты, Добрынюшка, говорить горазд».

То и будут богатыри на конюшен двор,

Седлали, уздали добрых коней,

Седелышки у них черкасские,

Двенадцать подпруг шелку белого,

Тринадцата подпруга через хребетну кость:

То не ради красы, ради крепости,

Да ради опору богатырского,

Не оставил бы конь во чистом поле.

Тут стояли, смотрели бояре с городовой стены,

А смотрели поездку богатырскую;

И не видели поездки богатырскоей,

А только видели, как на коней садилися:

Из города поехали не воротами, —

Скакали через стену городовую,

А через те башни наугольные;

Только видели: в поле курево стоит,

Курево стоит да дым столбом валит.

Менялись молодцы крестами золочеными,

Стали молодцы назваными братьями.

Приезжают они в землю ляховинскую.

Говорит Дунай сын Иванович:

Уж ты гой еси, Добрыня, названый брат,

Я пойду к королю ляховинскому,

А не по добру встретит меня король ляховинский,

Ты поезжай, Добрынюшка, по городу,

Секи старого и малого,

Не оставляй и на семена».

Идет Дунай в гридню светлую

К королю ляховинскому Даниле Мануйловичу,

Поклонился королю и на все четыре стороны:

«Уж ты здравствуй, король Данило Мануйлович!

Я приехал к тебе не служить по-старому,

По-старому служить, по-прежнему.

Еду я от города Киева,

От славного князя Владимира

Сватать твою дочь меньшую

Молодую Апраксию королевичну».

Говорит король Данило Мануйлович:

«Стольный Киев ваш – холопский дом,

А Владимир ваш – холопище,

Не дам я за него дочери своей любимоей

Молодой Апраксии королевичны.

Кабы прежде у меня не служил ты верою-правдою,

То б велел посадить во погребы глубокие

И уморил бы смертью голодною

За те твои слова за бездельные».

Тут Дунаю за обиду стало,

Разгоралось его сердце богатырское,

Вынимал он свою сабельку вострую,

Говорил таково слово:

«Уж ты гой еси, король Данило Мануйлович!

Кабы у тебя в дому не бывал,

Хлеба-соли не едал,

Ссек бы по плеч твою буйну голову!

Добром отдашь – так добром возьмем,

А добром не отдашь – возьмем силою».

Пошел Дунай вон из горенки,

Стукнул дверьми в ободверины,

Ободверины вон обе вылетели.

Закричал Дунай голосом богатырскиим:

«Уж ты гой еси, Добрыня, названый брат!

Поезжай ты по городу ляховинскому,

Бей ты поганых старого и малого,

Не оставляй ты на семена поганые».

Сам пошел он ко высокому терему,

Сидит в терему Апраксия королевична,

За дверями железными,

За тридесят замками булатными.

Буйны ветры на нее не веют,

Красно солнце не печет ее лицо белое.

Говорил Дунай таково слово:

«Хоть ногу изломать, а двери выставить!»

Пнет во двери железные,

Приломал все замки булатные.

Апраксеюшка сидит, красе́нца ткет,

А ткет она сидит да золоты красна́.

Бросилась к нему Апраксия королевична,

Хочет Дуная в уста целовать.

Проговорит Дунай сын Иванович:

«Гой еси, Апраксия королевична!

А и ряженый кус, да не суженому есть!

Не целую я тебя во саха́рные уста,

А и бог тебя, красну девицу, милует:

Достанешься ты князю Владимиру».

Брал Апраксию за белы руки,

Повел из палат на широкий двор.

Восплакалась Апраксия королевична:

«Государь ты мой батюшка, Данило Мануйлович!

Что же ты не добром меня отдаешь,

Не хлебом-солью, пирком-свадебкой,

Отдаешь меня силою, со великого кроволития».

Сажал Дунай Апраксию королевичну на добра коня,

Поехали они к городу Киеву,

Добрыня Никитич конь о конь, стремя в стремя.

Едут они в чистом поле

И наехали на след богатырский.

Тут наказывал Дунай Добрыне Никитичу:

«Ты вези, Добрынюшка, Апраксию королевичну,

Вези в Киев-град ко князю Владимиру,

А я поеду по следу богатырскому,

По этой ископыти великоей».

Настиг он богатыря незнаемого в чистом поле,

Стали они биться-ратиться.

Сшиб Дунай богатыря с добра коня,

Выхватил булатный нож – пороть груди белые,

Богатырь пред ним – поляница преуда́лая,

Бо́льшая дочь короля Данилы Мануйловича

Настасья королевична.

Говорила ему Настасья королевична:

«Уж ты гой еси, Дунаюшка Иванович!

А помнишь ли ты, не помнишь ли?

Сколько у нас с тобой приупито, приуедено,

В красни, в хороши приухожено.

Я у батюшки-сударя отпросилася:

Кто меня побьет во чисто́м поле,

За того мне, девице, замуж идти».

Говорил ей Дунай сын Иванович:

«Уж ты гой еси, Настасья королевична!

Увезли ведь мы твою родную сестру

Апраксию королевичну,

Повезли ее за князя за Владимира,

А ныне я нашел во чистом поле

Себе обручницу-супротивницу».

Тут они обручалися,

Круг ракитова куста венчалися.

Садились они на добрых коней,

Поехали в стольный Киев-град.

В Киеве городе у князя Владимира

Пирование великое, пир свадебный.

Говорит князю Дунай Иванович:

«Ай же ты, князь Владимир стольнокиевский!

Ты позволь, государь, слово молвити:

Взял ты нынче сестру меньшую,

Благослови мне взять сестру бо́льшую

Настасью королевичну».

Отвечал тут ему государь Владимир-князь:

«Бог тебя благословит жениться, Дунаюшка,

В нашу державу святорусскую

Пойдут семена – плод богатырский,

То лучше злата и серебра».

Повенчались Дунай с Настасьей в церкви Божией.

То и по́жили они сколько ли времени,

Опять делал Владимир-князь почестный пир,

Наедались на пиру, напивалися.

Тут Дунай на пиру прирасхвастался:

«Нет против меня в Киеве сильней стрельца

Из туга лука по приметам стрелять!»

Говорит ему Настасья королевична:

«Уж ты гой еси, Дунай сын Иванович!

А и недолго я в Киеве по́жила,

А все я во Киеве повы́знала.

Нет в Киеве сильнее Ильи Муромца,

А вежливее Добрыни Никитича.

А ведь нет сильней меня стрельца в Киеве

Из туга лука по приметам стрелять».

Тут Дунаю за обиду стало,

За великую досаду показалося:

«Пойдем мы, Настасья, во чисто поле,

Станем с