Через несколько минут Томек, Салли и Новицкий уже стояли у борта, готовые сойти на берег. Как опытные путешественники, они взяли с собой лишь ручную кладь, зная, что все необходимое всегда закупается на месте.

На портовой набережной теснились толпы. «Святая Мария», ведомая уверенной рукой Макгрегора, медленно входила в портовую гавань. Швартоваться здесь было непросто. У Томека было достаточно времени, чтобы сделать кое-какие топографические наблюдения. Пролив Гастино, по которому они как раз подходили к порту, вклинивался между двумя горными хребтами, вздымавшимися на 1200 метров над уровнем моря. Где-то на их вершинах раскинулось огромное ледниковое поле, именуемое Джуно[26], а чуть ниже, почти до самого берега, царствовала зелень стройных елей. Языки ледника то и дело врезались в твердую скалу, в самые жаркие годы образуя животворные потоки, питавшие пролив.

Судовая сирена подала сигнал — предостережение случайным зевакам на набережной и нетерпеливым пассажирам на борту, чтобы те не подходили слишком близко к краю причальной стенки. Опытная рука на штурвале при поддержке местного лоцмана, досконально знавшего портовые мели и водовороты, медленно и почти с изяществом остановила «Святую Марию» — в точности там, где уже установили трап. Через мгновение пассажиры начали сходить с палубы парохода.

Прежде чем сойти на берег, трое путешественников хотели попрощаться с капитаном. До сих пор он был слишком сосредоточен на швартовке. Прощальным объятиям Новицкого и Макгрегора не было бы конца, если бы не решительная Салли, которая с улыбкой, но твердо разняла обнимавшихся моряков.

Ирландец, все еще держа узловатую ладонь Новицкого в своей, приблизил лицо к обветренному лицу друга и сказал:

— Береги себя, старый товарищ. Не хотел я говорить при твоих юных друзьях, но с Севера доходят странные слухи. В горах что-то затаилось, бесследно исчезают золотоискатели, геологи, и другие пропадают без вести.

Новицкий слушал сосредоточенно.

— Говорят, Джон Фрайбс плавает на своей посудине вдоль Алеутских островов, — добавил Макгрегор.

— Тот самый Джон Кит Фрайбс?! — удивленно спросил моряк. — Разрази меня гром! Вот так история. Рад слышать. Кого только судьба не занесет… Спасибо за все и до встречи, братец!

— Это тебе спасибо, — бросил капитан, дружески вскинув руку на прощание.

Толпа в порту и на набережной представляла собой еще более пеструю смесь, чем пассажиры «Святой Марии». С первого же взгляда можно было с легкостью определить, что это место первой встречи Севера с остальным миром: если пассажиры в подавляющем большинстве были одеты относительно опрятно, то местные щеголяли во всевозможных пестрых нарядах. Нередко их одежда была частично сшита из кожи и меха. Вокруг царили шум и суматоха. И над всем этим разносился неумолчный лай. Десятки собачьих глоток не умолкали ни на мгновение. Большинство псов куда больше напоминали волков, чем одомашненного тысячи лет назад лучшего друга человека.

Томек снова обратил внимание на индейцев, которые в полном молчании сновали туда-сюда, с большим проворством навьючивая на очередных собак тюки с разгружаемого судна.

— Ох, Томми, у тебя еще будет много возможностей для наблюдений. — Салли тянула мужа за рукав. — А пока я хотела бы как следует выспаться и вымыться.

— Верно, верно, — вторил ей Новицкий. — Ты, как и твой почтенный батюшка, глаз от туземцев оторвать не можешь, а мне, честно говоря, до смерти надоели вяленая рыба и консервированная фасоль.

— Ох, Тадек, Тадек… Что-то мне кажется, ты начал стареть, и уже не приключения и путешествия у тебя на уме, а только удобная кровать да изысканные яства, — снисходительно парировал Томек.

— Ха, что-то в этом есть, — признал моряк. — Давайте-ка поищем наш отель.

Захватив лишь ручную, не слишком тяжелую поклажу, они двинулись в город. Портовый гул остался позади. Джуно, с 1906 года бывший столицей Аляски, представлял собой весьма своеобразное сочетание не столь уж далекой истории, связанной с золотой лихорадкой, и современного административного центра самого молодого штата Северной Америки. Прямо из порта они попали на широкую улицу, частично застроенную кирпичными домами, как правило, в один-два этажа, а частично — низкими, одноэтажными домиками, целиком срубленными из бревен. От главной артерии города расходились улочки поуже, с немощеным покрытием, которые в это время года обычно были заполнены медленно сохнущей грязью. Поэтому по обеим сторонам большинства улиц и переулков тянулся деревянный настил, служивший жителям тротуаром.

— Ну, братец! — выдохнул Новицкий, перекидывая с плеча на плечо матросский мешок, к которому он ранее прицепил багаж Салли, чтобы, как он выразился, «у синички крылышки не отвалились». — Веди нас к этому твоему Синему Оленю!

— К Жёлтому Лосю, Тадек. Наш отель называется «Под Жёлтым Лосем».

— Синий или желтый — неважно, лишь бы не на другом конце города. Я слышал, что Джуно, вроде как, самый большой город во всей Америке. А долгие марши с поклажей на горбу — не моя специальность.

— Ты прав. — Томек пропустил мимо ушей замечание о тяготах прогулки. — Действительно, столица Аляски в настоящее время является крупнейшим по площади городом в Соединенных Штатах и по территории почти равна штатам Род-Айленд и Делавэр вместе взятым.

— Нечего сказать! Утешил, как морская соль вяленую камбалу в деревянной бочке! — съязвил моряк, стирая капли пота со лба.

— А вот и отель «Под Жёлтым Лосем», — объявила Салли, указывая на двухэтажное кирпичное здание на другой стороне улицы.

— Наконец-то! — с явным облегчением пробормотал Новицкий.

Через массивные деревянные двери они вошли внутрь. Интерьер ничем не напоминал ни европейские отели, ни даже те, что они видели во время последней экспедиции в Египет. Главный зал представлял собой правильный квадрат со стенами, увешанными многочисленными охотничьими трофеями: шкурами медведей, карибу и лосей. Особое внимание Томека привлекла голова белого медведя с открытой пастью; в последнее время он испытывал все более смешанные чувства к подобным галереям мертвых животных, выставляемым как триумф человека над природой.

Час был еще довольно ранний, и лишь несколько постояльцев за двумя столиками завтракали, а у длинной, в несколько метров, стойки, которая, как оказалось, одновременно служила и гостиничной регистратурой, стоял опрятно одетый мужчина средних лет. Аккуратные темные усики, свеженанесенная на волосы бриолинка и ослепительно белые рукава рубашки резко контрастировали с суровым интерьером отеля.

— Я Кент. Кент Уильямс. Чем могу служить, сэр? — спросил портье