Оказалось, что за одной из дверей, на которой висела табличка «Для персонала», кто-то хныкал, плакал и рычал. Папа подошёл поближе, подёргал дверную ручку, потом спросил, кто плачет за дверью и можно ли ему помочь. Услышав голоса, он сильно толкнул дверь и зашёл в тёмный кабинет.

А там, за столами, под лампами, сидели мужчины и женщины. Их ноги были прикованы наручниками к ножкам стола! В конце кабинета, на длинной цепи, у плиты стоял кондитер. В густую, ароматную карамель падали солёные, горькие слёзы.

Среди пленников были те, для кого папа фотографировал вдохновение. Композитор оказался похож на старого уставшего пса, у него обвисли щёки (кажется, он давно не улыбался), торчали в разные стороны волосы, а «бабочка» давила на шею. Кондитер был совсем невысокий и очень худой, похожий на воробья. Модельер, лёгкая, хрупкая девушка, носила часики на запястье и огромные очки на кончике носа. Поэт был больше похож на учителя физкультуры, чем на поэта. Эти и другие «узники» фестиваля теперь смотрели на папу внимательно и со страхом. Когда они узнали, что папа — новый охотник за их «музами», они сперва обиженно отвернулись, а после рассказали, что их на самом деле вдохновляет.

Оказалось, кондитер любил скрип качелей, раскрошившийся кирпич и тоненькие линии фонарей на тёмной аллее. Композитор радовался лунной корочке остывшей овсянки, горам книг в кабинете, медленно плывущим потокам машин и кружащимся на каруселях детям. А вот модельер нуждалась в идеальных линиях плиток шоколада, паркета, тетрадок в клеточку и бегущих теней от прутьев забора.

Что любил автор стихов для открыток? Вообще, он был поэт. И его вдохновляла любовь.

Выговорившись, каждый из пленников фестиваля признался, что попал в «рабство» по собственной глупости, наивности или от слепой веры в дело. Заманивали творческих работников большими зарплатами, обещаниями командировок и поездок за границу, выставками, печатью книг и даже открытием кафе. А в итоге приковывали к столу наручниками, требовали, обманывали и кричали.

«Они жили прямо в здании дирекции фестиваля, — с полными непонимания глазами говорил нам папа. — И даже не могли позвонить родным или в милицию. Достав плоскогубцы из набора для починки фотоаппарата, я быстро перекусил все наручники — отпустил композитора, модельера, поэта и других заключенных. А вот с кондитером пришлось повозиться… В итоге мы отломали ножку стола, и он убежал домой, стуча цепью по ковру коридора…»

Эта история поразила нас с мамой: мы слушали с открытым ртом и не могли поверить, что это — правда. Но папа грустно опустил глаза и сказал, что искусство иногда требует жертв. Он пообещал нам сообщить об ужасном поведении организаторов фестиваля в милицию и своему однокласснику — настоящему следователю. А ещё — что больше не будет фотографировать для этого фестиваля.

Решительным движением руки отложив в сторону фотоаппарат, папа дал им и нам слово, что не проявит больше ни одного снимка:

«Золота у нас ещё много: не нужны мне их деньги. Напишу им на последней фотографии, что музу я потерял».

Знаете, что это была за фотография? Это был рыночный прилавок, на котором лежала свиная голова, а изо рта у неё торчала записка:

«Ушол на обет».

Египетское танго

Моей первой прочитанной книжкой была «История Древнего мира». В пять лет я могла играть в прятки, раскрывая эту «Историю», как ширму, и пряталась за ней от папы и мамы. Книга казалась порталом для путешествия во времени: с картинками, датами, именами, камнями, пирамидами, колоннами, таинственными символами и описанием удивительных обрядов, она явно знала что-то волшебное.

Больше всего мне нравилось читать про египтян: там были фараоны, боги, животные, пальмы и золотые скарабеи — талисманы египетских жрецов. Папа объяснил мне, почему все люди стояли на картинках боком — в Египте можно было рисовать их только в профиль. Но мне казалось, что их просто заставили ходить по узкому коридору, и я видела на каждой картинке человечков с головами собак, орлов и кошек — не зажатыми какими-то странными правилами, а — танцующими.

Вот уже пару лет «История Древнего мира» пылилась на книжной полке в моей комнате и иногда спускалась на кровать, чтобы на ней строили домик для кукол. Иногда я открывала её и перерисовывала странные головные уборы женщин или находила необычные названия камней для заклинаний во дворе.

А потом я пошла на танцы — вальс смешался с джайвом и ча-ча-ча, к ним присоединились квикстеп и танго. Танго мне особенно нравилось! Можно было приколоть к волосам цветок и танцевать, не отрывая ног от пола, прилипая к паркету, будто магнит к магниту. Дома я иногда ходила по коридору зигзагами, а папа, увидев мое качание и скольжение, садился за фортепиано и начинал подыгрывать. Он ударял пальцами по клавишам, словно каблуками по полу, и выбивал из инструмента очень чёткий, красивый ритм. Для меня!

Как-то утром, крутясь перед зеркалом, я придумала египетское танго. На голове у меня было намотано полотенце, словно царская кастрюля принцессы Нефертити, в зале светило лимонное, песочное солнце из моей книжки. Подняв правую руку вверх, я то ли пароходом, то ли утюгом пошла вдоль трельяжа. Мне не хватало музыки.

Вечером, когда папа вернулся домой, я набросилась на него, требуя срочной помощи — целая очередь из воображаемых египтян стояла в нашем коридоре и ждала, когда их выпустят потанцевать. Папа понимающе кивнул и сразу придумал мелодию. Это была резкая, хрустящая, как песок пустыни, мелодия, в ней пробивались ноты испанских улиц и громких выкриков. Можно было прихлопывать ладонями, подняв руки перед глазами уголком, и притопывать, отставляя то одну, то другую ногу назад. А ещё — заматывать голову полотенцем и надевать мамины большие серьги в виде луны.

Мы с папой ещё придумали несколько движений: прыжков, чтобы повернуться в другую сторону, шагов с голубиным качанием головы и выбрасыванием рук вверх и вбок, наклонов вперёд и назад.

В общем, это был наш с папой секретный танец. И о нём я очень хотела вам рассказать.

Папа решительно смотрит в светлое будущее

Но танцы — в сторону! Героический поступок по спасению заложников, который папа совершил несколько дней назад, очень его вдохновил. И папа решил объявить неделю физической подготовки и спорта.

«Я буду очень сильным — и никто